Божье око - Энса Ридс

моему лицу, затем опустился на грудь, изучая тонкий топ и атласные шорты, в которые меня переодели. Он легко перекинул мои волосы через плечо, молча рассматривая мою грудь, шею, ключицы…

— Я хочу домой, — тихо начала я. — В смысле, обратно. В свой фургон, в свой город. Думаю, мне нужно попрощаться с тем, что я знала раньше, — я пыталась убедить его, надеясь, что он согласится. — У меня там остались важные вещи. Я просто хочу увидеть фургон, людей. Помолиться в последний раз… не знаю.

— Хорошо, — спокойно ответил он, обхватывая мою шею ладонью и заставляя взглянуть на него. Его пустые глаза смотрели на меня сверху вниз, без тени эмоций.

— Хорошо? — повторила я, сбивчиво дыша, чувствуя, как сердце пропустило удар.

От его взгляда у меня заколотилось сердце, а в животе запорхали бабочки. Я не смогла сдержать удивленную улыбку.

— Хорошо, — сказала я уже увереннее, прежде чем он снова наклонился и поцеловал меня. На этот раз поцелуй не был удушающим. Его губы двигались медленнее, но с той же глубокой, почти пугающей, интенсивностью.

— Но сначала я познакомлю тебя со своей семьей, — спокойно добавил он. — Вижу, тебе уже лучше. Они приедут сегодня вечером. А утром мы отправимся в город. После этого — на Гавайи.

Я замерла, широко раскрыв глаза. Информация обрушилась, как лавина, но стоило ему произнести слово «Гавайи», как по моей спине пробежал холодок.

— Г-Гавайи? З-зачем нам ехать на Гавайи? — спросила я, молясь, чтобы он сказал, что хочет познакомиться с Луан, а не что-то другое.

Он наклонился ко мне, прижался лицом к шее, словно слушая мой пульс и наслаждаясь тем, как он участился.

— Ты знаешь зачем, поэт, — прошептал он.

— Я… я имею в виду… мы не можем пожениться сейчас, Массимилиано, — слабо возразила я, заикаясь. — У меня ведь только что был сердечный приступ, черт возьми! Мне нужно время, чтобы восстановиться, отдохнуть. Да и потом… мы ведь толком не знаем друг друга. Разве не стоит сначала снова сходить на первое свидание? Или на несколько. Или, может, пройти терапию для пар… или что-то еще. Что угодно, только не… не сразу в брак, — я несвязно бормотала, отчаянно пытаясь найти хоть какую-то отмазку.

— Неужели ты не хочешь, блядь, выйти за меня? — спросил он с ухмылкой, приподняв бровь в ожидании моего ответа.

Конечно, не хотела! Но что-то подсказывало мне, что не стоит этого говорить. Я сидела на перилах балкона его виллы, а мы были на четвертом этаже. Возможно, так сразу и не скажешь, но я была умнее, чем казалась.

— Ко-конечно, хочу, — начала я, и это было всё, что он позволил мне сказать.

Я стояла у раздвижных дверей, ведущих в сад, нервно теребя подол своего платья и пытаясь понять,

Я стояла у раздвижных дверей, ведущих в сад, нервно теребя подол своего платья и пытаясь понять, что же всё это значит.

Ужин с семьей Массимилиано проходил в саду, под мягким сиянием гирлянд и нежную музыку виолончели, которую я слышала даже отсюда. Теплый вечерний воздух ласкал мою кожу, заставляя сатиновое платье струиться вдоль тела, как легкая вуаль. На мне было длинное фиолетовое платье от Versace с драпированным вырезом, выполненное из блестящего сатина, а сам вырез смело спускался до пупка.

Массимилиано появился рядом так тихо, что я вздрогнула.

— Какие они? — спросила я. — Твоя семья? — добавила, чтобы уточнить, хотя он, вероятно, уже понял о чем речь.

Я не думала, что он сразу станет мне всё рассказывать, Массимилиано никогда не заморачивался, чтобы облегчить мою жизнь. Он просто обнял меня за талию, небрежно проведя рукой по ткани платья, и притянул ближе. Я вдохнула его аромат — смесь дорогого парфюма и естественного запаха, от которого по коже пробежали мурашки. На нем был черный костюм Burberry с черной рубашкой, его образ дополняли черные кожаные туфли. Волосы аккуратно зачесаны назад. Он мягко поцеловал меня в лоб и повел в сад.

— Как думаешь, я им понравлюсь? — нервно спросила я, глядя на него.

— Да. Если они не хотят проблем.

Мои глаза невольно расширились от его слов. Ну, и успокоили немного…

— Не волнуйся, это просто ужин.

Мы прошли через просторный сад, где звуки виолончели становились всё громче, по мере того как мы приближались к большому столу на десять персон, за которым сидело только шестеро. Я улыбнулась всем, кто на меня смотрел, и сразу же встретилась взглядом с парой теплых карих глаз, которые стали для меня вторым домом. Нирвана.

Она улыбнулась мне и помахала рукой, пока я присаживалась рядом с Массимилиано, занявшим место во главе стола. Справа от него сидела я, а слева — его брат Сальваторе, которого я не видела с того самого вечера в баре. Рядом с Сальваторе расположилась Нирвана, и их стулья стояли так близко, что они практически прижимались друг к другу. А рядом со мной сидел молодой блондин.

Он был необычайно красив, как Джонни Депп в девяностых, только в образе итальянца. Квадратный подбородок, вздернутый нос, темно серые глаза. Легкая щетина оттеняла оливковую кожу, и он выглядел моложе, чем Массимилиано и Сальваторе. В нем было что-то такое, что отличало его от остальных. Я легко могла представить его за рулем винтажного кабриолета, например «Кадиллака», мчащегося по шумным улицам Нью-Йорка 20-х годов, в одном из тех винтажных костюмов-троек, с зажатой между зубами сигарой, и кривой ухмылкой, предназначенной для уже занятых другими мужчинами дам. Он посмотрел на меня, когда я садилась за стол, и одарил той самой кривой ухмылкой, которую я рисовала в своем воображении.

— Вау, ты и правда похожа на Ариэль, — бросил он, голос его был одновременно хриплым и бархатистым, создавая соблазнительный контраст

Он кивнул в сторону Нирваны:

— И вправду, она похожа на Ариэль, — подтвердил он, и они с Нирваной заговорщически переглянулись, словно меня там и не было.

Затем он вновь повернулся ко мне:

— Валентино, — представился он, небрежно играя с сигаретой между пальцами, — Валентино Эспозито. Я младший кузен Массимилиано. Очень рад знакомству, Даралис.

В нем бурлила живая энергия, но стоило мне заглянуть в его глаза, как я почувствовала ледяной холод, тот самый, который я так хорошо знала по взгляду Массимилиано. Развязная улыбка не соответствовала холодному блеску глаз. И это пугало больше всего. Каждое его движение, каждая фраза казались тщательно отрепетированными, словно он играл роль обаятельного человека. Но за этим искусственным очарованием пряталась стальная хватка. Это была тонкая манипуляция, рассчитанная успокоить,