Победоносец - Anne Dar

Державина не столько из-за своей простуды, сколько по той же причине, по которой Громобой уже четыре года не хож в наш дом – из-за Отрады, – так что я уже хотел рассказать брату о прошедшем вечере, но вдруг во входную дверь кто-то трижды увесисто постучал.

Глава 12

– Гость, в такой поздний час? – обеспокоенно подпрыгнула с лавки Полеля, уже накидывая на свои плечи старую, расшитую красной гладью шаль.

– Я бы сказал, что час слишком уж ранний, – хмуро заметил Ратибор. – Рассвет уж заниматься должен: кто в такое время незваным гостем является?

Мы втроём друг за другом, по старшинству, вышли в сени: хотел бы я сказать Полеле остаться в светлице, да сестра хотя и была ласковой натуры, всё же имела наш фамильный стержень, который позволял ей делать только то, что хочет она сама, а не то, чего от неё ожидают другие.

Подойдя к двери и положив руку на засов, я подал бас:

– Кто явился?

Ответ последовал незамедлительно:

– Онагост Земский.

Мы с Ратибором переглянулись. Голос однозначно принадлежал нашему общему знакомому, но с чего вдруг княжескому сыну шататься ночью по избам низшего сословия? Тем более, я видел Онагоста около часа назад на вече́ре у Громобоя – он, как и я, выпил не больше трёх чаш медовухи за весь вечер, потому как ему предстояло заступать в предрассветный караул. По времени, получается, он уже должен был занять своё место в карауле, так что же он, в таком случае, делает на нашем пороге? Придётся выяснить.

Стоило мне открыть дверь, как мой взгляд сразу же выхватил золотой плащ, характерный только для члена княжеской семьи. Я не пригласил его войти в сени, но сразу же отметил, что прежде чем заговорить со мной, он бросил взгляд за мою спину: очевидно, интерес к моей сестре у него был первостепенным. Быть может, меня бы раздражала эта его зависимость гораздо сильнее, если бы я сам не находился в похожей ситуации, так что я в который раз предпочёл не уязвлять этого гостя в его слабости.

– Утро доброе в ваш дом, – наконец совладав с собой, Земский собрал своё рассеянное внимание в кучу и сосредоточил его на мне.

– Доброе утро, коли не шутишь. Чего явился в такую рань?

– Тебя призывают к воротам.

– Что случилось?

– Ничего сверхъестественного. По дороге к воротам расскажу. Пошли, лучше не медлить.

***

– Можешь уже начинать рассказывать, – не очень-то дружелюбным тоном говорю я уже на подходе к воротам. Правой рукой я веду тяжело дышащего Мрака: если сказано взять с собой коня, значит, намечается поход за стену, что автоматически приравнивается к смертельной опасности.

– Вяземский пропал.

– Как пропал? – я перевожу взгляд на Земского, а сам ощущаю, как к горлу подкатывает ком. Что будет с Вандой и Отрадой, если они вдруг осиротеют? Весь их статус и достаток сейчас зиждется исключительно на положении их отца при дворе князя – не станет их отца, они лишатся всего и сразу, станут лёгкими добычами для гиен, которых в Замке больше, чем может казаться на первый взгляд.

Онагост продолжал разъяснять:

– Вчера пополудни он ушёл в лес на свою новую заимку. Всё было нормально, но десять минут назад его конь внезапно вернулся один, запряжённый в пустые розвальни*. Следов крови нет, о том, напал ли на него какой зверь или Блуждающий, судить невозможно… В последнее время Вяземский стал заметно больше выпивать, может, в этом причина. Думаем, что, скорее всего, так оно и есть… В любом случае, он всё ещё правая рука моего отца, да и просто нововер, один из нас, так что надобно снарядиться за ним.

(*Розвальни – низкие и широкие сани без сиденья, с боками, расходящимися врозь от передка).

– И сколько людей снарядили?

– Тебя одного.

Я метнул резкий взгляд в сторону собеседника, но в этот момент он намеренно смотрел в противоположную сторону. Расклад же между тем был очевиден: меня умышленно подводят под удар. Конь, вернувшийся из леса без хозяина – очевидно, на Вяземском уже поставили крест, и решив, что советника князя не спасти, выбрали меня, чтобы именно я принёс в Замок дурную весть. В этом городе казнят и за меньшее: перед зимой князь зарубил своего виночерпия лишь за то, что заподозрил в нём отравителя – лишь заподозрил, безо всяких проверок и доказательств, которые наверняка опровергли бы вину несчастного! Но кто и зачем сейчас подставляет под удар меня? Не хотелось бы думать на Онагоста, ведь мы хотя и не самые лучшие друзья, но всё же хорошие знакомые, однако… Онагост наверняка выхлопочет у своего отца помилование для меня, и вот я уже не столько его хороший знакомый, сколько должник, и он уже не просто воздыхатель, но в какой-то степени герой для Полели. Или я всё же зря мараю образ хорошего парня Онагоста? Но тогда откуда может дуть этот ветер? Что ж, очевидно, скоро узнаю.

***

Каждый раз, выезжая за стену, не знаешь, вернёшься ли. Зимой Блуждающих в окру́ге не так уж и много, но недавно вблизи Замка стали появляться мутировавшие животные – трёхрогие олени, двухвостые лисы, и ещё волки, размером почти с лошадь. Кто-то утверждает, что причинами появления таких животных являются разрушенные радиоактивные станции и ядерные взрывы, накрывшие Большую Землю во время её падения, но большинство, как и я, считают, что всему виной Сталь – вирус повлиял не только на человеческие организмы, но оказал влияние и на флору с фауной. В березняке всего лишь за три года выросла пятиметровая берёза с диковинной корой голубого цвета – как это понимать? Новый мир наверняка уже заполонили и более существенные мутации, вопрос лишь в том, как скоро они покроют собой камчатскую землю.

Зимой идти по конским следам, да ещё и приправленных следами розвальней, совсем несложно. Как и говорил Онагост, они и вправду тянулись в сторону новой заимки Вяземского, которую тот нагло построил в березняке, аккурат рядом с Плакучим озером – присвоил себе территорию с дозволения князя, но кто давал право князю распоряжаться территорией, лежащей за стеной его Замка? Вздёрнуть бы его вместе с его ближайшими прислужниками вместо сотен повешенных ими людей, да я не из палачей или мстителей. По крайней мере, не был таковой масти в этот период своей жизни.

Продвигаясь вперёд по глубокому следу сквозь мрак первых минут свинцового утра, я уже входил в голый березняк, который привычно навевал на меня горько-сладкие