Нарисую себе счастье - Марианна Красовская

— Пока нет, любезная. Но потерпите, и я прикажу подготовить для вас южный флигель. Так и вправду будет удобнее, там есть даже свой выход в сад. Только во флигеле никто не живет давно, там пыльно и нужно менять постели.

— О, не стоит так утруждаться.

— Стоит, разумеется. Вы теперь полноценный член моей семьи. В вашем праве заниматься чем угодно. Если удобно вам на первом этаже жить, так оно и будет.

А Казимир умеет быть обходительным и властным одновременно! Я поймала себя на мысли, что восхищаюсь и любуюсь им.

— А мне комнаты не нужно, я на коврике возле дверей посплю, — пробурчал Ильян со злобным видом.

— Вот и прекрасно, меньше хлопот, — совершенно спокойно ответил Казимир.

У меня прям зачесалась рука, так хотелось влепить малолетнему нахалу подзатыльник, но я сдерживалась изо всех сил. Потом, наедине.

Долохов помог нам раздеться, забрал верхнюю одежду, предложил домашние туфли. Спустил наконец-то с рук кошку, в которую, как я полагала, вцепился, скорее, от некоего волнения, чем от любви к животным. Стряхнул с жилета шерсть, криво улыбнулся и предложил матушке руку.

— Прошу пообедать с дороги.

— Я не голоден, — снова влез Ильян.

— Воля твоя. Если проголодаешься до ужина, сходи сам на кухню. Пока можешь по дому прогуляться и присмотреть себе коврик.

Тут уж я захихикала. Славный ответ, мальчишке полезно будет знать, что с ним никто возиться не будет. Взрослый уже.

Словно важных гостей, нас усадили за стол в столовой. Устина расстаралась, наварила всякого. В основном полезного и не жирного, но все же безумно вкусного. И щей с грибами, и печеночного суфле, и паровых котлет под брусничным соусом, и рыбы запеченой. Про овощи всякие и говорить нечего. И посуду на стол самую лучшую выставили, и серебро столовое положили.

Я умела пользоваться всеми этими вилочками и ложечками, а для матушки даже с ослабевшими глазами не составляло никакого труда взяться за нужный прибор. Казимир наблюдал за этим с удовлетворением.

— Вижу, вы из хорошей семьи, Шелена Григорьевна. Если не секрет, кто ваши родители?

— Из обычной семьи, Казимир Федотович. Отец — большеградский торговец Серафим Лучевой. Матушка была швея.

— А Поликарп Лучевой вам не родственник?

— Брат мой младший. Знакомы с ним?

— Да. Славная лавка у него на Осенней улице. Не общаетесь с ним?

— Нет. Родители были против моего брака. Мы сильно поссорились.

Эту историю я слышала с малых лет, а потому спокойно воздала должное обеду. Дядю Поликарпа я помнила очень смутно, кажется, он заходил к нам в гости, когда я еще жила в Большеграде, приносил подарки даже. А потом мы уехали.

— Если пожелаете, я вас помирю.

— Родители мои умерли несколько лет назад, — пожала плечами мать. — А брата я рада буду увидеть.

— Вот и славно. Хорошо, когда родни много, жить веселее.

Дальнейшая беседа проходила в том же духе. Мать и Казимир припоминали общих знакомых, мило ворковали и подружились как-то очень быстро. Я мрачно размышляла, а нужно ли Долохову жениться на мне. С матушкой у них общего было больше.

Потом Просе было велено проводить мать в спальню и вообще присматривать за ней, а Казимир, наконец, изволил меня заметить.

— Что сердишься, душа моя? Смотришь, будто покусать меня хочешь.

— Да вот думаю, что есть еще время невесту заменить.

— На кого? — удивился он. — Глупости говоришь, Мари. Мать твоя — прекрасная женщина, но вряд ли она за меня пойдет. Да и в гончарном деле она совершенно не разбирается. А ты уже согласие дала, обратно не отдам его.

Точно. Он же женится на мне лишь для того, чтобы фабрики в добрые руки передать. Тут, конечно, мне доверия больше, чем матушке. Она счета проверять не будет и в тонкости состава глины не вникнет.

— Завтра поедем в Большеград и там внесем запись о браке в регистрационную книгу. Заодно купим вам с матушкой новые вещи.

— Как завтра? — сипло выдохнула я.

— А чего тянуть-то?

— А… Ольга знает? — больше никаких возражений мне в голову не пришло.

— Я перед Ольгой отчитываться не намерен. Она, кстати, тоже меня не спрашивала, когда замуж выходила.

— Но… ты не слишком здоров для столь длительной поездки.

— Да что мне будет-то в карете? К тому же в Большеграде Марк живет. Станет хуже, заедем к нему.

Ответить на это было нечего. Завтра, значит? Я стану замужней женщиной? Но это не по-настоящему, это лишь игра такая. Брак будет только на бумаге, а больше ничего не изменится. Потом, когда-нибудь, будет у меня и красное платье, и шумный свадебный кортеж, и гадания, и пир. Ведь будет же? Оставшись молодой вдовой, я не буду хоронить себя в усадьбе!

— Казимир, я хочу извиниться за брата, — вспомнила я. — Он совершенно отбился от рук после смерти отца.

— Пустое. Обычный мальчишка. Поверь, я был куда наглее и упрямее в его годы.

— Так ты имел на то право. У тебя жизнь была проще.

— Ну конечно, — ухмыльнулся он. — Ты не знала моего отца. Жесткий он был человек, суровый. Я хорошо был знаком с розгой, поверь. Но времени и денег на меня он никогда не жалел, поэтому я думаю, что он и слепил из меня вполне добротный горшок.

Я кивнула, невольно улыбнувшись. Слепленный горшок теперь сам стал гончаром. И настало его время лепить. Наверное, Казимир бы стал хорошим отцом. Жаль, не успеет.

— Мари, раз уж ты теперь хозяйка, взгляни на комнаты в южном флигеле. Там все старое, ветхое. Нужно будет ремонтировать. Я пока Ильяна поищу. Как бы не сбежал.

Кивнула, гордясь его доверием. Помогла Усте убрать грязную посуду, попросила ключи от дома. Спросила, кто раньше следил за порядком в закрытых помещениях.

Вполне предсказуемый ответ — душенька Ольга Федотовна. Она каждый год по весне открывала все окна и двери, проветривала дом, меняла шторы, чистила ковры, кресла и диваны. Не своими руками, конечно, с помощью деревенских женщин. Но без нее будет сложно теперь.

Неудивительно, впрочем, что Ольгу любили. Она выросла на глазах у Устины. И, возможно, была чуть более полезна, чем я считала. К примеру, я