Ангел для кактуса - Мария Владимировна Евсеева

Но у меня действительно нет парня и не было уже лет сто! Ровно с того момента, как началась взрослая жизнь, полная забот и обязанностей. О ком он? Может, самонадеянный супчик намекает на себя? Хах!

О боже-е-е…

– Ты…

– Я о том счастливчике, который живет у вас в магазине. Кактус. К сожалению, не знаю его названия…

– Род.

– Его зовут Рот? – удивляется он.

Я нервно хихикаю, вспоминая, чьим именем нарекла упоминаемого «парня».

– Не название, а род. Его род – опунция, семейство – кактусовые. И вообще, он не мой парень! – …а наверняка чей-то еще. – Или ты считаешь, что если я люблю суккуленты, то стану встречаться с кактусом?

– Прости, я не это имел в виду, – улыбается Алексей. Его извиняющаяся улыбка очаровательна. – Всего лишь хотел подкинуть тебе идею.

– Какую?

– Что, если не ты, а он станет цветочным блогером? Будет рассказывать о растениях, о своем распорядке дня, делиться мечтами и планами, ездить в отпуск, спрашивать мнение подписчиков на злободневные темы… в общем, делать тебе неповторимый, оригинальный контент.

Представляю эту картину: кактус в компании изысканных стройняшек-монантес и подпись «самовлюбленный супчик не может выбрать очередную пассию», а на следующем снимке снова он, но уже один на один с обнаженной аргиродермой. И никаких рубашек!

Я смеюсь. Но сомневаюсь, смогу ли я подобным образом сделать «Алексея» героем нашего времени? Где его фотографировать, каждый раз в кругу «дам»? О чем писать, о его непревзойденной прическе?

– Не знаю, – произношу я, утопая в сомнениях. Но по интонации выходит как-то слишком вдохновенно.

– Мне кажется, именно этого вам и не хватает: капельки абсурда и юмора. А с юмором у тебя все в порядке!

– Спасибо, – благодарю я. И чувствую, как по моему лицу от его комплемента сама собой растекается улыбка. Наверное, я выгляжу глупо. Глупо, но счастливо. И все-таки настораживаюсь: – А с чего вдруг такой интерес к цветочному профилю?

– Мне кажется, вы могли бы зарабатывать больше. Честно говоря, не понимаю, в чем причина низких продаж.

– Откуда ты знаешь о наших продажах?

– Ох, да. Извини. – Он пожимает плечами. – Я случайно видел бухгалтерию, когда стоял за стойкой…

Его лицо говорит о том, что Алексей извиняется совершенно искренне. К тому же маме свойственно держать подобные бумаги под рукой.

– Да ничего. Никаких секретов, – вздыхаю я. – Все действительно паршиво.

Алексей виновато улыбается и тянется к телефону, который все это время безмолвствовал на приборной панели, а теперь ожил, сообщая о входящем звонке.

– Привет, – говорит Алексей, и по его интонации я просто уверена, что это девушка! Так не разговаривают с лицами мужского пола, пусть даже это родной отец или лучший друг. – Чего-то вы быстро. Насиделись уже? – Я внимательно наблюдаю за его мимикой и по вопросам-ответам пытаюсь проанализировать, кем она может ему приходиться. А он выгибает бровь и обращается ко мне: – Мы же не спешим?

– Нет, – растерянно отзываюсь я.

Он спокоен? В панике? Не рассчитывал, что та закончит дела так скоро? Нет… Алексея ни капли не смущает мое присутствие. Он с ней любезничает! Любезничает при мне.

Вот дьявол!

– Тогда выходи, сейчас заберу, – мягко улыбается он. Прячет айфон в карман и осторожно смотрит на меня. Смотрит долго, сомневающимся взглядом.

– Что? – не выдерживаю я.

Мое настроение стремительно катится в тартарары. Сейчас в нашу Черную Кошечку сядет одна из тех, кого я сегодня подробно рисовала в своем воображении, и я при этом должна оставаться в бодром расположении духа? Отвратительная ситуация, хуже не придумаешь!

К тому же Алексей меня добивает:

– Послушай… только не обижайся, пожалуйста! Там ящики, – он едва заметно кивает, указывая на цветы, – а нам нужно подобрать одного хорошего человечка. Может, ты пересядешь назад, а? И заодно присмотришь за растениями. Так было бы удобнее. А Катя сядет впереди.

Катя?

Катерина?

Вот гадость!

Пропади он пропадом, этот всевидящий Джон Грин[4]!

Глава 16

Мы подъезжаем к дому Шуши, возле которого я после универа высадил Катю. Его фасад, отражая солнечные лучи, слепит глаза. Катя уже стоит возле фонтана, но мою машину пока еще не видит – увлечена телефонным разговором. Она активно жестикулирует свободной рукой, видимо, пытаясь кому-то что-то объяснить или доказать, и смотрит себе под ноги.

Прежде чем посигналить Кате, я бросаю взгляд на Лину, но в зеркале заднего вида мне доступна только ее ангельская макушка.

– Все нормально? Тебе комфортно?

– Угу.

Но чтобы убедиться в этом, мне приходится обернуться.

Лина сидит среди ящиков, держа на коленях самый громоздкий, и даже не шелохнется. После моей просьбы она сразу же юркнула между сидений, точно дикий испуганный зверек, и оказалась позади меня. Я хочу растормошить ее, как-то развеселить, но ничего умного в голову не приходит. К тому же Катя меня замечает и, не прекращая болтовни, направляется к машине.

– Тебя в мастерскую? – решаю уточнить, когда она садится рядом.

Катя кивает и пристегивается, зажав айфон между плечом и ухом.

Мастерской она называет квартиру сестры, которая простаивает второй год, потому что ее хозяйка, кажется, окончательно перебралась к своему парню, забрав с собой все, вплоть до икеевских полочек, но продолжает отрицать сей факт и каждую неделю грозится возвращением в свое жилище. Так она держит Катю на коротком поводке, иначе бы младшая сестренка давно развернулась в полную мощь и превратила квартиру в полномасштабный цех. А пока пустующая двушка для нее всего лишь мастерская, где творческий беспорядок граничит с вселенским хаосом только в одной комнате. В ней, помимо застеленного газетами пола, измазанных красками стен, заваленных мешками с глиной углов, заставленных всякой всячиной подоконников – от безликих заготовок до покрытых глазурью керамических чашек и статуэток, – есть место массивной гончарной печи.

Я видел ее своими глазами. Наблюдал, как Катя закладывает в ее нутро нескладные фигурки динозавров, оленей, лягушек, сов, смешные тарелки, изогнутые вазы, несимметричные заварники, кружки, кулоны, брелоки. И как эта махина, пышущая жаром, вместо того, чтобы поглотить и переварить все неказистые заготовки, после трехкратного поэтапного обжига превращает их в настоящее произведение искусства. Нереально! Но в этом заслуга Кати. Она от природы удивительно добрый и терпеливый человек, способный приручить даже такое неотесанное чудовище.

Я выворачиваю руль, чтобы сдать назад и развернуться, и взглядом даю понять Кате, что мы в салоне не одни. Она оборачивается.

– Ладно, увидимся… Нет! Да говорю тебе, Маринки нет в городе… Ты смешная, не могу! Думаешь, она составила бы тебе компанию? – А потом хохочет и