Ангел для кактуса - Мария Владимировна Евсеева

понимаю, что подоспела слишком поздно – он уже подчистил за собой улики и теперь покусывает нижнюю губу. При этом смотрит на меня так, будто дразнит, и его глаза тоже улыбаются. Я тону в них и на этот раз не собираюсь вызывать спасателей.

Но спасатель является сам. Мы оборачиваемся на звук дверных колокольчиков.

Это мама. А вместе с ней и седовласый клиент.

Мужчина желает приобрести несколько цветущих каланхоэ в подарок своим дочерям, но прежде чем обслужить его, я выкраиваю мгновение для Алексея.

– Ты еще об этом пожалеешь! – вполголоса ехидничаю я.

В ответ он машет мне рукой, и я не могу не прошипеть ему на прощание:

– Давай, ариведерчи!

– Я тоже был рад тебя видеть, – по-простому смеется он и вежливо прощается с моей мамой.

Его голос звучит у меня в груди – там, в пустоте, на месте сердца, которое клокочет уже где-то в горле, в то время как розовые пони спешно пакуют чемоданы. Даже они понимают, что если мы больше не увидимся, я сойду с ума. И я проклинаю себя за все, что успела сказать ему в эти драгоценные последние минуты.

«Он ушел! Уше-ел!» – мысленно причитаю я, провожая его взглядом сквозь прозрачную дверь и витрину до самой машины. А когда Черная Кошечка скрывается за поворотом, хватаюсь за каланхоэ, чтобы не разреветься. Как он мог? Как он мог уйти просто так? Даже не сказав мне что-нибудь важное, значимое на прощание. Я смотрю на свои руки, к которым он прикасался, и не чувствую ничего. Мне хотелось бы, чтобы на них остались следы… горячие, обжигающие. Но вместо этого я ощущаю холод и пустоту.

В кармане вибрирует телефон, но я не обращаю на него внимания. Иду к клиенту, вручаю ему два кашпо с каланхоэ, и только когда мама окликает меня, понимаю, что она справилась сама – мужчина уже получил свое и расплачивается за покупку.

– Извините, – бормочу я и отхожу в сторону.

Мне так больно, будто мое сердце отпинали в самый дальний угол тела и оставили там истекать кровью. Мне хочется закусить язык и весь день, всю неделю, месяцы, годы провести в молчании. Я знаю, что сама виновата. Но… как когда-то сказал Алексей, после такой конструкции обязательно должно следовать «но».

«Но я не привыкла быть вежливой».

Я сама все испортила.

Машинально достаю телефон и вижу, что мне пришло сообщение с неизвестного номера. А когда открываю его, боюсь поверить самой себе. Мне не нужно выяснять, кто его написал, – это и так понятно. Но значит ли это, что все еще не закончилось?

«Передай своему парню, что, если стартап одобрен, я заеду за ним в воскресенье».

Глава 18

До половины второго провозились в боксе. Стали закрываться – рольставни заклинило: ни туда, ни обратно. Бились-бились вокруг них, дергали-дергали… Инструменты-то все внутри. А между рольставнями и асфальтом осталось такое узкое пространство, что внутрь бокса только по-пластунски попасть можно.

– Етить-колотить, Даник! Доверь тебе бокс закрыть – все переломаешь, – хохмит Егор, стараясь разрядить обстановку.

А я смотрю на Игоречка и вижу, как он нервничает: и так прилично задержались, и неизвестно, сколько еще здесь проторчим, а его жена дома ждет.

– Езжай, мы сами.

– Не, – Игоречек задумчиво качает головой. И отходит в сторону. – Позвоню только, предупрежу.

– И че теперь делать будем? – хмурится Даник.

– Че делать, че делать, – выдавливает Егор, снова силясь в бестолковой попытке поднять рольставни. – Леха тебе будет светить, а ты полезай. Ты один в рабочей одежде.

Даник отдает мне свой телефон и покорно опускается на колени, а я включаю фонарик и стараюсь заглянуть в темноту помещения.

– Давай-давай, продвигайся, Винни-Пух, – с серьезностью в голосе подгоняет Егор, – а то на Гошкиной шаурме вон какую мышцу на пузе отрастил.

Даник ползет, а сам ржет во всю глотку. Я тоже смеюсь, представляя эту картину со стороны. Лишь бы только кто-нибудь полицию не вызвал, решив, что мы вскрываем чужой гараж!

– Не свети ему в глаз! – не унимается Егор. – Не хватало, чтоб он еще и ослеп там! Похудевший и слепой Даник – ни к чему не пригодный Даник. Что мы с ним таким делать-то будем?

– Женим его, чтобы откормился до прежних размеров, – улыбается Игоречек, присаживаясь на корточки.

– Угу, одного уже женили, – хмыкает Егор и смотрит на Игорька исподлобья, – но ты бы точно не сумел так, как Даник. Крас-сава, Даник! Только ты там сразу встань на весы: не похудел ли? А то я беспокоюсь.

Хохотнув, Даник включает свет и копошится где-то совсем рядом. А потом миролюбиво приказывает:

– Вы подергайте, а я посмотрю, что заедает.

Я берусь за рольставни с одного конца, а Егор с другого. Слаженно, аккуратно, но довольно резко мы пытаемся сдвинуть их вверх, а затем сразу вниз.

– Попробуй смазать там все вэдэшкой, – подсказывает Игорек.

Даник молча выполняет указание, и спустя несколько минут мы снова прикладываемся к рольставням. Но ничего не происходит.

– Барабан сломался, – заключает Даник.

Тогда Игоречек наклоняется к земле, заглядывает в бокс и просит Даника:

– Просунь сюда обрезок фанеры.

Получив фанеру, он подкладывает ее под спину и прямо в светло-серой толстовке ложится на нее. Ухватившись руками за рольставни, Игоречек подтягивается и оказывается внутри помещения.

Мы с Егором переглядываемся, и я первым повторяю трюк Игорька.

– Эх, мама! Роди меня обратно! – последним в бокс «заезжает» Егор.

– Давайте снимем рольставни, разберем, посмотрим, что и как. И если действительно дело в барабане, сваркой приварим его. Другого выхода я не вижу.

Мы единогласно соглашаемся. Снова переодеваемся в рабочую одежду, включаем чайник, чтобы подзаправиться кофе, и через десять минут приступаем к ответственной миссии. А спустя час, вымотанные, но довольные, наконец-то закрываемся – теперь рольставни скользят как по маслу.

В общем, бокс мы покидаем около трех ночи. Хорошо, на утро планов никаких, можно подольше поспать. Добираюсь до квартиры, принимаю душ, по дороге из ванной в комнату встречаю рассвет, кладу голову на подушку и… телефонный звонок!

Девять часов утра. Ну ладно, хорошо – без пятнадцати десять. Еле разлепляю глаза, чтобы разобрать, кто звонит. Если это Шуша, прямым текстом пошлю куда подальше. Но это не Ольга. На аватарке – улыбающееся лицо мамы. А мама – святое.

И вот уже мчу к родителям. Семейный обед и все такое. Отец прилетел, «а мы так давно вместе за одним столом не сидели…» Давно – это максимум неделю назад. Но я могу понять мать: она привыкла занимать