Горячие руки для Ледяного принца - Рита Морозова

глаза встретились с моими. В них не было ни растерянности, ни страха. Была усталая, ледяная ярость. И… отчаяние? — Оно крепчает, Аннализа. На фоне войны, на фоне страха… на фоне этого . — Он едва заметно кивнул в пространство между нами, где висели невысказанные слова, нерешенные вопросы, наша хрупкая близость. — Силы, что держат его… они питаются хаосом. А хаоса вокруг становится все больше.

Мои пальцы инстинктивно сжали его холодную руку. Я пыталась пробиться сквозь этот новый, колючий барьер, направить дар сильнее, глубже. Золотистый свет на наших руках вспыхнул ярче, но тут же погас, словно встретив невидимый ледяной щит. По лбу у меня выступил холодный пот от усилия. А в ответ — только усиление этой ледяной колючести, этого немого отпора.

— Довольно, — резко сказал Кайлен и отдернул руку. Резче, чем когда-либо. Его движение было почти грубым. — Тратить силы впустую бессмысленно. Сегодня… не получится.

Он встал, отвернулся к окну, скрестив руки на груди. Его спина, прямая и напряженная, была неприступной крепостью. Разочарование, горькое и едкое, подкатило к горлу. Не только из-за неудачи сеанса. Из-за этой внезапной дистанции. Этого ледяного щита, возведенного за считанные секунды.

— Кайлен… — я встала, чувствуя, как ноги слегка подкашиваются от затраченной впустую энергии и эмоционального удара. — Мы не можем просто… сдаться. Каждый день, когда проклятие крепчает — это день ближе к краю для королевства. Для тебя.

Он обернулся. Его лицо было жестким, как высеченное изо льда.

— А что ты предлагаешь, Аннализа? — спросил он с убийственной холодностью. — Сильнее хотеть ? Сильнее верить? Твой дар реагирует на искреннее сострадание, помнишь? А что, если сострадания уже не хватает? Что, если его поглотил страх? Страх за тебя? За себя? За это проклятое королевство, которое я тяну за собой в пропасть?

Его слова ударили, как пощечина. «Страх за тебя? » Он боялся за меня ? И это… мешало?

— Мой страх — мой, — попыталась я парировать, но голос дрогнул. — Он не должен влиять на тебя. На нашу борьбу.

— Все влияет! — он взорвался внезапно, срываясь на крик, который оглушительно грохнул в ледяной тишине комнаты. Его серебристые глаза горели безумием и болью. — Ты думаешь, я могу просто отключить все это? Страх, что Дерн докопается? Что его пауки найдут способ использовать тебя или… или уничтожить? Страх, что южане прорвутся и сожгут все дотла, пока я тут сижу, как беспомощная льдина! Страх, что отец сойдет с ума от отчаяния! И страх… — он сделал шаг ко мне, его дыхание стало резким, белым облачком пара в холодном воздухе, — … страх, что это — то, что между нами — оно тебя убьет! Что я тебя затяну с собой в эту ледяную могилу! Ты не понимаешь? Я — проклятие, Аннализа! Ходячее несчастье! Все, к чему я прикасаюсь, превращается в лед и пепел! Мои родители, мой народ… и ты! Ты просто следующая в очереди!

Он замолчал, задыхаясь. Его тело дрожало не от холода проклятия, а от нахлынувших эмоций. В его глазах читалась не просто ярость, а паника. Паника загнанного зверя, который видит только один выход — оттолкнуть того, кто подошел слишком близко.

Я стояла, оглушенная его вспышкой, чувствуя, как его слова, как те самые ледяные иглы, впиваются в сердце. «Ходячее несчастье ». «Следующая в очереди ». Он верил в это. Искренне, до глубины души верил, что несет только гибель. И что его попытка быть рядом со мной — не спасение, а приговор.

— Так вот твое решение? — прошептала я, и голос мой звучал чужим, плоским. — Оттолкнуть меня? Вернуть все к тому, с чего начали? К целительнице и ледяному монстру? Потому что тебе так… безопаснее ?

— Безопаснее для тебя ! — он почти закричал снова, но тут же сжал кулаки, пытаясь взять себя в руки. Голос его опустился до хриплого шепота, полного самоистязания. — Не видишь разницы? Раньше я был просто озлоблен. Теперь я… я знаю цену. Цену надежды. Цену тепла. И я вижу, как оно гаснет, Аннализа. Как твой дар борется все слабее. Как страх в твоих глазах… он уже не только за меня. Он за тебя саму. Ты теряешься здесь. Растворяешься. В моем мире. В моей боли. В этом проклятом холоде. Я вижу это каждый день!

Он был прав. Ужасно, невыносимо прав. Его слова попали прямо в открытую рану, которую я старательно игнорировала, замазывала надеждой и заботой о нем. Страх потерять себя. Страх стать только «целительницей Принца Льда», забыв, кто такая Алиса. Страх, что этот мир, с его ледяным ужасом, дворцовыми интригами и вечной зимой, поглотит меня без остатка, и обратной дороги не будет. Даже мысль об Эдгаре, о тепле Вейсхольма, стала какой-то далекой, почти сказочной. Как будто это была не моя жизнь, а чья-то чужая. Я чувствовала, как почва уходит из-под ног, как я цепляюсь за Кайлена, за нашу связь, как за единственный якорь, но и он, казалось, превращался в ледяную глыбу, утягивающую меня на дно.

— Я… я не растворяюсь, — попыталась я возразить, но звучало это жалко, неубедительно. Даже для моих собственных ушей. — Я просто… адаптируюсь. Борюсь. Как и ты.

— Борьба не должна означать потерю себя! — он резко оборвал. — Ты рассказывала мне о своем мире, Алиса. О солнце, о машинах, о медицине, о свободе. Где все это? Где ты ? Ты целыми днями заперта в этой башне, как и я! Твои мысли только о проклятии, о сеансах, о Дерне, о войне! Ты даже имя свое почти не слышишь! Ты — Аннализа для всех. И ты начинаешь думать как Аннализа! Отчаяние и холод — вот твой мир теперь! Разве это не потеря? Разве это не медленная смерть?

Каждое слово било в цель. Я отшатнулась, словно он ударил меня физически. Глаза застилала пелена. Он видел. Видел мой внутренний кризис, мою тоску, мой страх исчезновения. И использовал это как оружие. Чтобы оттолкнуть.

— Так что же ты предлагаешь? — спросила я, и в голосе зазвенели слезы, которые я отчаянно сдерживала. — Уйти? Бежать? Куда? В замерзшее королевство, где меня знают только как «теплую целительницу»? Или обратно в Вейсхольм, к Эдгару, и притворяться Аннализой, которой я не являюсь? Или, может, ты надеешься, что