Ляля для босса. Это наша дочь! - Саяна Горская

Мой мозг ещё не успел отключиться, а тело ноет от усталости.

Софа подо мной узкая, неудобная для сна – спасибо Тёме за то, что отдал её, но спать на ней всё равно невыносимо.

Я зарываюсь лицом в подушку, борясь со сном и желанием выключить эту реальность. Ещё пару секунд… Я полежу всего пару секунд…

Но Сонька кричит всё громче.

Ладно, поняла. Никаких секунд.

Встаю.

Подхватываю её из кроватки, крепко прижимаю к себе. Она верещит, срываясь на ультразвук, и недовольно извивается, как пружинка. Перевозбудилась за сегодня. Детская нервная система не вывозит.

– Тише, тише, моя хорошая, – шепчу я, раскачиваясь с ней на руках.

Но Соня не успокаивается. Она плачет в голос, выкручивается, и мне начинает казаться, что я делаю что-то не так.

Может, зубы?

Может, животик?

Или она просто устала, как и я, но ещё не знает, как с этим справляться.

В стену стучат.

Глухо, но требовательно.

Конечно, Марьяна.

Напрягаюсь ещё сильней.

– Соня, милая, пожалуйста! Я тоже сейчас буду плакать!

Но нет. Она лишь громче вопит, её личико краснеет от натуги.

Иду на кухню готовить смесь.

Молча, быстро, всё делаю на автомате: открыть банку, зачерпнуть ложку, залить тёплой водой, тряхнуть бутылочку.

Соня всё ещё плачет.

Из спальни выглядывает Марьяна – желтые патчи под глазами, прозрачные капы на зубах, волосы закручены на какой-то замысловатый бублик. Но даже сейчас она выглядит как с обложки журнала, если не учитывать её перекошенное от недовольства лицо.

– Сколько можно орать?! – Раздуваются гневно её ноздри.

– Это ребёнок, Марьяна. И она будет орать столько, сколько ей нужно.

Марьяна фыркает. Подбоченивается.

– Ты совсем разбаловала её. У меня бы она давно в детский дом отправилась с таким характером.

Её слова бьют как пощечина, но я держусь.

Открываю рот, чтобы ответить, но тут же смыкаю губы.

Бесполезно.

К чему сейчас мои отповеди?

Она всё равно ничего не поймёт.

Отворачиваюсь, беру бутылочку, ещё раз хорошенько встряхиваю и кормлю Соню.

– Ты должна лучше следить за ней, – продолжает Марьяна. Я вижу её отражение в окне – она наливает себе воду, пьёт мелкими глотками. – Мне нужно высыпаться, чтобы хорошо выглядеть.

Соня успокаивается.

Её крошечные пальчики цепляются за бутылочку, а реснички подрагивают.

Продолжаю подкачивать её, сосредоточившись на этом ритме. Сама вот-вот вырублюсь…

– Марьяна, говори тише, ребёнок пытается уснуть, – прошу я тихо.

– А я, может, тоже хочу орать, – Марьяна вскидывает бровь. – Или что? В нашем доме орать может только она?

– В нашем доме? – Поворачиваюсь резко. – В моём, ты хотела сказать?

Она улыбается. Ядовито, искусственно.

– Мы же семья, Варюш. Все мы. Ты, Тёма… Сонечка. Подумай об этом, ладно?

Не дожидаясь моего ответа, она уходит в спальню, взметнув в воздухе шелковым подолом длинного халата.

Глава 27

Варя.

Упаковывая Соньку во флисовый комбинезон, подгоняю шёпотом Тёму.

– Бегом. Шевелись, пожалуйста!

Тёма сонный ещё, в мятой рубашке и одном носке, но уже натягивает на себя куртку.

– Тём!

– А? – Вскидывает на меня взгляд заторможенно.

Киваю на его ноги.

Брат морщится, чешет голову. Топчется вокруг себя в поисках носков.

– А где?

Выдергиваю носок из его сжатой ладони, размахиваю перед его носом.

– Стой. Как домовёнок… – Приглаживаю ему волосы пятернёй. – Опять жаловаться будут.

– Да в баню их…

– Нельзя, Тём. Мы же типа приличные.

– Типа, – стебёт меня Тёма, обозначая пальцами кавычки в воздухе.

Одеваю Соньку. Бегу до кухни, из шкафчика достаю пару злаковых батончиков.

– Держи, перекусишь сегодня в дороге.

– Ладно… Спасибо, Командир.

Тёма, запинаясь о собственный рюкзак, влетает во входную дверь.

Оба замираем. Втягиваем головы в плечи и косимся на дверь комнаты Марьяны.

– Господи, ты как слон в посудной лавке! Если Марьяна проснётся, нам мало не покажется.

– Тогда пойдём быстрей, пока древнее зло не пробудилось.

Выходим из квартиры. Стараемся не издать ни звука. Я осторожно притягиваю дверь на себя, выжидаю несколько секунд, чтобы убедиться, что с той стороны не слышится ни визга, ни топота.

Тишина.

Отлично.

Древнее зло сладко дремлет. Не привыкло оно к детским ночным концертам.

Тихонечко закрываю за собой дверь.

В лифте Сонька брякает по погремушке, подвешенной к ручке люльки. Тёма, как всегда, залипает в телефон, иногда посматривая на меня.

Выходим на улицу. Свежий утренний воздух бьёт в лицо. Ветер приносит с собой запахи кофе и свежей выпечки из кофейни на углу.

Садимся в машину. Моя ласточка невыгодно выделяется среди хороших дорогих машин на парковке у дома. ЖК дорогой, элитный. Сташевский не поскупился, снял нам квартиру прямо в центре.

Тёма устраивается на переднем сидении, Соня мирно подхрюкивает в автолюльке сзади.

Едем через город. Я смотрю на дорогу, наслаждаясь короткими моментами тишины. И хотя до Тёминой школы нам придётся ездить дальше, новая квартира всё же стоит этих маленьких неудобств.

Вот бы ещё Марьяна исчезла из нашей жизни для полного счастья…

Интересно, надолго она решила задержаться?

– Варь… – Прерывает Тёма полёт мысли.

– М?

– Можешь мне дать немного денег?

Иррационально напрягаюсь.

– Зачем?

– Да просто так, – мнётся Тёма, ковыряя молнию куртки. – Можешь или нет?

– Сколько тебе надо?

– Двести рублей, – кидает на меня быстрый нерешительный взгляд, будто боится, что я начну допрашивать.

А я, конечно, начну!

– Для чего тебе деньги?

– Говорю же – просто. На карманные расходы. Пацанам всем дают.

– На сигареты? Ты куришь?

– Нет! – Возмущается Тёма.

– Тогда зачем? У тебя кто-то вымогает деньги?

– Нет!

– Если у тебя проблемы в школе, не молчи. Я разберусь. Повырываю руки всем.

– Варь, да нет у меня проблем! А даже если бы и были, я бы тебе не сказал.

– Почему это? – Хмурюсь.

– Ага, чтобы сестра пришла за меня разбираться с пацанами? Это кринж.

– А вот осенью, когда Дмитриева заперли в женском туалете, его папа приходил. И ты это кринжом не считал.

– Варь, батя – это другое.

Уязвлённо фыркаю.

Батя – это другое…

Ну, простите, что я не батя. И даже не мама.

Вот вечно так… Стараешься, стараешься, и всё равно оказываешься недостаточно хороша.

Мне обидно? Конечно, обидно. Потому