Ляля для босса. Это наша дочь! - Саяна Горская

С грохотом роняет её Марьяне под ноги, отчего та взвизгивает и делает шаг назад.

– Привет, братишка! Какой же ты большой стал!

Но Тёма лишь закатывает глаза, разворачивается и уходит в свою комнату, хлопнув с выражением дверью.

Марьяна выгибает бровь.

– Невоспитанный мальчишка, – кривятся идеально накрашенные губы.

Давлю в себе вскипающую злость.

– Он прекрасно воспитан. Возможно, дело в том, что тебя он авторитетом не считает.

Она смотрит на меня с лёгкой улыбкой, полная уверенности в своём превосходстве.

– Очень зря. Ведь я единственная из нашей семьи, кто хоть чего-то добился.

Поджимаю губы.

– Ещё раз спрашиваю, зачем ты приехала?

Она не сразу отвечает.

Глядя мне в глаза с вызовом, делает долгую паузу, будто хочет заставить меня понервничать.

– Хочу увидеть дочь, – наконец бросает небрежно. – Где она?

Я молча указываю в зал, стараясь не выдать своего раздражения.

Марьяна прётся туда прямо в своих дорогих сапогах, оставляя влажные коричневые следы. Наклоняется к Соне, тянет к ней руки и берёт её, поднимая над собой брезгливо.

– Ух, какая ты тяжёлая… Детка…

Я чувствую ревность.

Острую, жгучую.

Это мой ребёнок! Это моя дочь! Она не имеет никакого морального права вот так просто заявляться сюда и просто хватать её!

Соня куксится. Маленький ротик искривляется, губки трясутся, а глаза наливаются слезами.

– О, детка, зачем ты плачешь? Мамочка здесь. Мамочка прилетела к тебе прямо из Барселоны!

Забираю Соню из рук Марьяны, прижимаю к себе, подкачивая.

– Ты повидалась с дочкой? Теперь можешь идти.

Но Марьяна даже не думает уходить.

Она, вильнув бёдрами, грациозно присаживается на мою кровать, словно оказалась в своём личном будуаре. Закидывает стройные ноги одна на другую. Лезет в сумочку, достаёт пачку тонких сигарет, вытаскивает одну и, покрутив её в длинных пальцах, вставляет между пухлых губ.

Копается дальше, видимо, в поисках зажигалки.

– Ты что делаешь?! – Со злостью выхватываю сигарету и бросаю её на пол.

Топчу ногой.

– Господи, Варя, – Марьяна закатывает глаза. – Вот, почему я тебя не люблю. Ты наводишь тоску.

– В нашем доме не курят, – обнимаю Соню крепче. – Особенно при детях.

Марьяна смотрит на меня с ленивым презрением, чуть щурится по-кошачьи.

Указываю ей на дверь.

– Уходи.

– Нет. Я тебе не сказала? Я рассталась со своим папиком.

– И что?

– Так как идти мне некуда, я решила, что поживу с вами.

– Нет.

– Что значит нет? Варюш, мне нужна крыша над головой.

– Нам тоже много чего нужно было. Соня вырастает из своей одежды со скоростью света, а ещё ей нужны игрушки, еда, памперсы. Ты знаешь, сколько стоят сейчас памперсы? И что-то я не заметила твоей помощи. Ты ведь вечно хвастаешься тем, какие богатые у тебя любовники. Куда ты деваешь деньги, если не на дочь? Могла бы уже три квартиры себе купить.

Марьяна с преувеличенным интересом разглядывает свой маникюр.

– Детка, для поддержания своего статуса мне нужно много денег. Я вкладываю их в себя. Моё тело – это инвестиция. И она требует капиталовложений.

Чувствую, как меня накрывает волна ярости.

– Нет, – говорю твёрдо. – Я против. Ты уходишь.

Марьяна снова холодно улыбается, будто ожидала такого ответа.

– Хорошо, – она легко поднимается с кровати и грациозно стряхивает невидимые пылинки с юбки. – Тогда давай сюда Соню. Мы уйдём вместе.

Её слова, словно удар под дых.

И я задыхаюсь от растерянности, прижимая к себе хнычущую Соню…

Глава 24

Стас.

Со скучающим видом сижу за столом. Один. Ковыряюсь ножом в своём медиум-рэйр под густым брусничным соусом.

Безвкусно…

А безвкусно мне отчасти потому, что я не привык ужинать в одиночестве. Я в дополнение к ужину предпочитаю что-то живое и радующее глаз. Есть у меня ахиллесова пята – явный гиперфикс на женских эмоциях. Не наигранных, а настоящих, красивых. Я за свою жизнь уже научился их дифференцировать и отличать филлер от искренности.

Вот у Вари эмоции такие, как мне надо.

Её интересно разглядывать. Куколка, но не пустая внутри. И у неё во взгляде много такого намешано, от чего у меня слюна на рубашку капает.

Но что-то не задалось у нас, и это само по себе странно. Почти феномен.

А кто виноват, Сташевский? Можно было как-то помягче?

Вот и лети теперь, как фанера над Парижем.

Я шокирован? Я шокирован!

Я или старею, или хватку теряю. Но меня не устраивает ни первый вариант, ни второй.

Сплошное разочарование…

Тянусь к бокалу с виски, чтобы хоть как-то скрасить сегодняшний вечер.

Да, вот такая она – жизнь. Без возбудителей и бустов уже неудобоваримая и невкусная. Но это норма для мне подобных. Когда регулярно рискуешь и играешь на крупные ставки, ничего уже не торкает. Вечно зашкаливающий адреналин заставляет поднимать планку. Простые радости жизни не вставляют. И чтобы поймать эйфорию, нужно увеличивать градус напряжения и использовать стимуляторы. Иначе слишком скучно, пресно. Вот прямо как этот стейк.

Надо бы по этому поводу к психологу наведаться.

Вообще-то, я уже был однажды. Отличная тема, мне понравилось! Психологиня горячая штучка оказалась, с явной тягой к доминированию. Кто бы мог подумать? Ведь такой приличной прикидывалась… Но секс срывает маски.

Наливаю виски в низкий бокал и, покрутив его в пальцах, отставляю в сторону.

Не хочется.

Откидываюсь на спинку стула.

Глаза блуждают по комнате, но ничего вокруг не цепляет.

Квартира просторная, дорогая, в элитном ЖК. С панорамными окнами, из которых открывается вид на город. Рассеянный мягкий свет, современная мебель. Интерьер – работа одного из лучших дизайнеров Москвы.

Но сейчас всё это кажется мне пустым и неважным, не радующим взор.

Я думаю о Варваре.

Чёрт.

Что с этой девушкой? Почему она не выходит у меня из головы?

Вспоминаю её взгляд – настойчивый, прямой, будто рентгеном просвечивает насквозь.

Эти глаза… Что-то в них есть.

Я видел их прежде.

Но не у других людей.

Я видел их в зеркале.

Вспоминаю себя двадцать лет назад. Того мальчишку, который тянул себя за волосы из болота, из нищеты, из грязи. Которому никто не помог, никто не подставил плечо. Всё приходилось вырывать у жизни самому.

Помню, как сидел на полу в своей первой съёмной комнате, с дырой в полу и облупившейся штукатуркой. Помню,