Соловейка. Как ты стала (не) моей - Полина Рош

не остановилась. Неся ботинки в руках, они спустились вниз и, никем не замеченные, выскользнули за задний двор. Сколько раз она уже так сбегала из терема… Журавелька дрожала, прижимая руки к груди, постоянно оглядываясь, но Соловейка подталкивала её к деревянным сараям, туда, где были выкопаны несколько погребов. В крышке одного из них действительно была большая трещина. Журавелька упала грудью на неё и ничего не смогла сказать, только разрыдалась. Соловейка, покачав головой, отошла в сторону, чтобы не подслушивать, но мысленно сестрицу поторопила – вдруг кого-то тоже принесёт сюда княжича проверить.

На дворе было действительно еще очень тихо. Из княжеской гридницы раздавались негромкие голоса, но огня еще не зажигали. Костры горели только у забора и запертых ворот. Они будто растворялись в посеревшем утре, бросая мягкие оранжевые отблески на только что выпавший, тонкий снег. Он еще не лег плотным зимним одеялом и днём иной раз подтаивал. Соловейка зябко поёжилась, укладывая косу за пазуху, и плотнее завернулась в полушубок, пройдясь вдоль задней стены сарая.

Вдруг скрипнула задняя дверь, а за ней и крыльцо. Соловейка выглянула из-за угла и мгновенно замерла. Князь Остромысл вышел во двор в одной рубахе, босой прошелся с деревянным ведром по двору к бочке с водой, которая стояла у самого угла сарая. Она испугалась, вокруг неё воздух будто превратился в сухой и жаркий, захотелось даже распахнуться, набрать снега в ладони и прижать его к лицу. Но потом она вспомнила о Журавельке, вдруг князь услышит её рыдания и слова? Тогда никому несдобровать! Корьян будет сидеть в погребе до весны, сестрицу бросят в соседний погреб, а уж что с ней самой может быть?! Даже думать страшно! Перед глазами тут же встал образ рассерженного князя. Как он был сердит на всех них! Как он жестоко бросил Журавельке, что та может стать наложницей… наложницей Корьяна! По спине до сих пор пробегали мурашки. Тот сердитый князь совсем не был похож на князя, который смеялся с ней на реке, который спас её в лесу от черной чащи. Который так нежно её поцеловал…

Но если он узнает, что они все его воли ослушались – всем будет не до поцелуев. Соловейка пробежалась вдоль сарая назад, услышав, как Журавелька говорит, совсем не таясь. Ну зачем же так громко?! Она на неё шикнула, но сестрица даже не обернулась. Тогда Соловейка в ужасе побежала назад, чтобы хоть как-то отвлечь князя. Что ей сделать? Заговорить с ним? Да так громко, чтобы и Журавелька, и Корьян услышали и притаились? Страшно! Но нельзя подставить сестрицу! Нельзя быть такой трусливой. Ведь она раз уже подставила под тяжелую отцовскую руку ни в чем не повинную Малку. Девочка так плакала… И теперь, вместо того, чтобы носить чашки в тёплом княжьем тереме, полощет горы белья в ледяной воде, да таскает навоз в тяжеленных вёдрах.

Отбросив сомнения, Соловейка, выскочила из-за угла сарая, еще не зная, что скажет князю. В это же мгновение князь Остромысл опрокинул на себя ведро ледяной воды. Соловейка от удивления взвизгнула. В такой холод обливаться?!

Князь обернулся, уставившись на неё тёмными внимательными глазами, но в них не было ни капли злости, которая так пугала. Он опустил ведро и даже на шаг не сдвинулся, снег будто сам распадался под ним и шел тёмными проталинами, как трещинами. Всё князю было нипочем.

– Почему ты постоянно оказываешься там, где не должна быть? – тихо спросил Остромысл, совсем как на лесной поляне.

По шее Соловейки пробежали мурашки и сердце забилось быстрее. Она облизнула губы, стало еще труднее вспомнить, каким князь мог быть суровым. Он взял ведро и снова пошел к бочке, будто ему совсем не было холодно. Соловейке тоже стало жарко от одной только мысли, что их всех сейчас поймают. Она шагнула вслед за ним, хотела, но не смела остановить.

– Что тебе здесь нужно? – опустив ведро в бочку с кусками битого льда на поверхности, спросил Остромысл и так посмотрел, что у неё внутри всё сжалось.

– Хотела погулять и искупаться на реке, но там всё замёрзло, – сказала она первое, что в голову пришло, с ужасом наблюдая, как князь набирает полное ведро.

– Купаться хотела? Я запретил на реку ходить. Опять меня ослушаться решила?

Соловейка так быстро замотала головой, что коса выскочила из-за пазухи и разметалась по плечам.

– И совсем не ослушалась! Я же не пошла. Тут вот хотела погулять…

– Можешь и здесь в воду окунуться, коль такая охота с утра пораньше обуяла, – он слегка улыбнулся и призывно качнул в её сторону полным ведром.

Она поняла, он ей не поверил. Ну кто пойдёт в снег на реку купаться, кроме самого князя?! Кто еще будет таким смелым и сильным, что даже снег и лёд ему будет не помеха? Что же ей теперь делать? Сбежать и оставить Журавельку одну? Или остаться, но во всём признаться? Или взять это ведро и пройти проверку? Соловейка из-под бровей глянула на князя. Он с лёгким прищуром смотрел на неё, не отрываясь, и казалось – улыбался, но как-то едва-едва уловимо. Будто играл с ней! Опять нарочно подлавливает её, как тогда на реке! Думает, что поймал на крючок… А она возьмёт и выскользнет! И совсем её не напугает какая-то вода. Что может случиться от одного ведра? Перетерпит одну минуточку, зато никто-никто ничего не узнает.

Соловейка, сверкнув глазами, смело скинула полушубок, оставшись в нижнем длинном сарафане. Подумала и точно так же скинула ботиночки, чтобы потом нырнуть в них и согреться. Холод тут же вцепился в неё острыми когтями, она сделала шаг к князю, тогда он, не предупреждая, быстро поднял и вывернул на неё ведро.

Ледяная вода рухнула сверху, как острый клинок, прорезала себе каплями путь по коже, забралась под рубаху, заморозила сердце. Соловейка завизжала так оглушительно, что в курятнике встрепенулись и заорали всё проспавшие петухи. Всё вокруг неё, внутри неё горело. Князь отбросил в сторону ведро, подхватил с земли её полушубок и накинул на плечи, принялся сильно растирать руки, и тогда обескураженная Соловейка заметила на его лице лёгкую улыбку. Он улыбался в бороду, пытаясь согреть. Улыбался, а Соловейке снова слышался его смех. Он играет с ней, а она поддаётся.

Ей бы сбежать, но князь так отчаянно втирал ледяную воду с её кожи в шерсть полушубка, что она не смогла. Замерла перед ним, слизывая с губ последние