Хозяйка старой пасеки 3 - Наталья Шнейдер

— Тогда мне придется сделать вид, будто я мешок с мукой, — попыталась отшутиться я. — А вы тоже устали после обыска.

— Значит, вы будете самым легким и милым мешком с мукой из всех, что мне доводилось видеть.

Я залилась краской, мысленно ругнулась: как мало, оказывается, надо, чтобы смутить юную барышню.

— Я совершенно не устал. Всего лишь обыск одной комнаты. Я привык рассчитывать свои силы, в отличие от вас. Магия — не игрушка, Глафира Андреевна, с непривычки вы могли потерять слишком много сил.

— Откуда возьмется привычка, если не тренироваться? — возмутилась я. — Любое незнакомое дело, хоть письмо, хоть приготовление еды, требует много сил поначалу, пока не сформируется навык.

— Разумеется. Однако письмо безопасно…

Не уверена. Что написано пером… и так далее.

— … в отличие от магии. Разве вам мало благословения? Зачем рисковать, изучая стихии?

— Жизнь — вообще дело рискованное, с печальным исходом, — фыркнула я. — Это ж не повод не жить.

Он покачал головой.

— Не передергивайте. Речь идет о вашей безопасности, а не о философии бытия.

— Безопасность? Этот мир, подкидывая очередную неприятность, не слишком спрашивает, предпочитаю ли я безопасность. Благословение выглядит отличной штукой, но вы остановили медведя не им, а огнем. И от Савелия…

— Глафира Андреевна, бога ради! Чтобы отбиваться и рисковать жизнью, есть мужчины!

— Есть, да не про нашу честь, — проворчала я.

— Не наговаривайте на себя и не оскорбляйте меня.

— Я не хотела вас оскорбить. Но давайте посмотрим правде в глаза. Даже отец или муж не может быть рядом непрерывно. Даже нанятый телохранитель, который будет следовать за мной будто тень, не станет сопровождать меня… в некоторых ситуациях.

— Давайте посмотрим правде в глаза, — согласился он. — Чтобы вы могли всерьез потягаться с опытным боевым магом, понадобятся годы упорных занятий. И все равно он останется сильнее физически.

Я вздохнула.

— Куда-то нас с вами не туда понесло, Кирилл Аркадьевич. На самом деле я не собираюсь отбиваться стихийной магией от Кошкина или какого-нибудь последователя Савелия, не с утра будь помянут. И уж тем более не собираюсь кидаться огненными шарами в любого, кто мне не понравится.

— Тогда зачем?

— Мне интересно.

— Это ответ на вопрос «почему», а не «зачем», — не унимался он.

— Не бывает бесполезных знаний и бесполезных умений. — Я улыбнулась. — Вот, скажем, это умение видеть сквозь стены — отличный способ проверить, чем занят внезапно притихший ребенок. Любая мать вам скажет: если там, где находится ребенок, вдруг стало тихо — он явно занят чем-то потенциально разрушительным и чаще всего опасным.

— Особенно если нянька отвлеклась или уснула, — рассмеялся он. — Но все же, прошу вас, не экспериментируйте в одиночку. Пусть рядом будет кто-то, кто сможет остановить вас или помочь. Магическое истощение — это не просто усталость. Так можно навсегда лишиться магии, но это полбеды. Можно лишиться и жизни.

Я кивнула.

— Спасибо за предупреждение, я буду помнить об опасности.

Как, оказывается, приятно верить, что о тебе беспокоятся.

— Но тогда и вам не стоит увлекаться магическим обыском. Дом большой, а сил у вас, не в обиду будь сказано… — Я замялась, пытаясь подобрать действительно не обидную формулировку. — Не бесконечное количество.

На лице Стрельцова промелькнуло что-то, что я не успела понять.

— Справлюсь.

— Вам виднее. Но, может быть, стоит отложить часть комнат на завтра.

Он развернулся ко мне.

— Хотел бы я знать: вы в самом деле беспокоитесь о моем здоровье — или о том, что я могу найти?

— Исправник — это не профессия, а образ мыслей? — хмыкнула я. — Четверть часа назад вы сказали, будто желаете, чтобы я больше вам доверяла. Но доверие возможно, когда оно направлено в обе стороны. Или невозможно вообще.

Я выпустила его локоть и шагнула на ступеньку ниже.

— Так что решайте сами, о чем я беспокоилась на самом деле — о вас или о том, что в каждой комнате у меня припрятано по парочке трупов и полпуда хатайской контрабанды.

Стрельцов придержал меня за плечо.

— Лестница еще не кончилась, Глафира Андреевна.

Я промолчала. Вырываться тоже не стала — глупо было бы потерять равновесие и в действительно сверзиться.

— Вы правы, исправник — это образ мыслей. Не самый привлекательный, как выясняется. — Он вздохнул. — И не самый последовательный. Одновременно помнить, что все могут быть не такими, как кажутся, и просить о доверии… — Он чуть крепче сжал мое плечо. — И все же мне не все равно, какая вы на самом деле. И не безразлично ваше беспокойство. — Он помолчал. — Спасибо вам за него. Простите. Я не привык к чужой заботе.

Продолжить обыск сразу после завтрака не вышло. Отец Василий, заверив мой отказ от наследства, попросил сопроводить его на пасеку, чтобы освятить ее. Вслед за ним потянулись и все домашние, кроме Марьи Алексеевны, разумеется. Не знаю, сильно ли отличался обряд от существовавшего в нашем мире, как-то не довелось мне в прошлой жизни присутствовать при освящении.

Я вслушивалась в такие простые и такие житейские слова молитвы — о помощи в трудах и делах насущных, о благословении дел рук человеческих и всякой жизни. Смотрела, как искрятся в лучах солнца капли воды, слетающей с кропила, и как размеренно сменяют друг друга пчелы у летков. Вдыхала запах свежей травы и луговых цветов. И где-то внутри зрела уверенность: я справлюсь. И с хозяйством, и с Кошкиным, чтоб его собаки драли, и с долгами.

И с тем запутанным клубком эмоций — спасибо юному телу с его гормональными штормами — что вызывал у меня Стрельцов.

Словно почувствовав мои мысли, он шагнул ближе, так что почти коснулся меня. Замер за правым плечом, такой спокойный и надежный. Как мне хотелось верить, что эта несокрушимая скала всегда будет рядом!

Рассудок тут же подсказал: он потащился на пасеку не чтобы полюбоваться утром или попросить благословения вместе с отцом Василием, а чтобы опасная преступница, то есть я, не перепрятала доходы от контрабанды. Но почему-то эта мысль не оскорбила меня, а наоборот, добавила уверенности.

Он не просто подозревает, он пытается понять. И хотя мне действительно есть что скрывать, в моих тайнах нет