Моя идеальная ошибка - Оливия Хейл

И все же это лучший оргазм за последние недели. И, судя по тому, как путаются мысли, она еще не раз станет музой для моего члена.

Я провожу чистой рукой по лицу. Черт.

Два поцелуя с ней... да, пожалуй, сожаление является самым подходящим словом, но испытывать его тяжко, когда на вкус они были такими сладкими. Возможно, это лишь делает меня еще хуже.

Она — лучшая подруга Конни.

На пятнадцать лет моложе.

Ей нужны работа и крыша над головой.

Изабель уже жаловалась на пристающих к ней мужчин. А я — ее работодатель. И уже нахожусь далеко за гранью принципов, которые соблюдал большую часть жизни.

И... моя жена умерла всего пять лет назад.

Тошнота подкатывает к горлу.

— Что ты творишь? — спрашиваю себя с горечью.

Изабель не хочет меня. Не по-настоящему, пусть в тот день и дала понять, очень ясно и красиво, что поцелуи ей понравились. От этого эго раздулось настолько, что я не удержался и поцеловал ее снова прямо в гостиной, при ярком дневном освещении. Лишь чистая случайность помешала нам до того, как пришла Катя.

Я сбрасываю одеяло и иду в ванную. Включаю душ, делаю воду холоднее и еще холоднее, пока ледяные струи не начинают жечь кожу. Они смывают остатки оргазма и тепло, все еще пульсирующее в жилах.

И именно этого я заслуживаю.

Дети скоро проснутся. Суббота — наш день, без Кати и работы, если только я не в командировке. Между «Контрон» и детьми просто нет ничего, что я мог бы предложить Изабель. Тот самый толстый стержень между ног, конечно, думает иначе, но он ошибается. Я не собираюсь заводить роман с няней своих детей.

Она заслуживает гораздо большего.

И для меня переступить эту черту было бы неправильно.

Через полчаса я чист и нахожусь на кухне. Замешиваю тесто для блинчиков, когда появляется первый ребенок. Это щурящийся Сэм в помятой пижаме с супергероями.

— Пап?

— Я здесь, — оставляю миску на столе и поднимаю его. Совсем скоро Сэм станет слишком тяжелым. Он пахнет сном и детством, и я несу сына обратно в комнату. — Очки, дружище. Вот почему ты ничего не видишь.

— А... — он утыкается мне в плечо, пока поднимаю сброшенные очки с тумбочки.

Офтальмолог говорил, что Сэм, скорее всего, перерастет необходимость в них, но только если будет носить исправно.

— Могу я посмотреть телевизор? — спрашивает он.

— Конечно. Блины скоро будут готовы, — останавливаюсь у дивана и поднимаю бровь. — Хочешь полетать?

Его лицо вспыхивает от восторга.

— Да!

Я подбрасываю Сэма на диван, и тот визжит от удовольствия, подпрыгивая на подушках. Еще, еще, и я повторяю это дважды, прежде чем включить телевизор и вернуться к тесту.

Такие вещи Виктория не одобрила бы. Меня это больше не беспокоит, но в первые годы после ее смерти я слышал отголоски голоса каждый раз, когда находился с детьми. Не делай так. Делай вот так. Ты не можешь ей это позволять. Алек, не поднимай его так высоко.

Теперь я их не слышу.

В самые тяжелые моменты, когда оба ребенка кричали одновременно, упреки звучали в голове, и это бесило. Если так хотела быть матерью, не стоило умирать и оставлять меня одного.

Позже, когда дети успокаивались, мысли наполняли меня стыдом. Она не выбирала уходить из их жизней. Или из моей. Но когда ты не спал три дня и балансируешь на грани здравомыслия, справедливость кажется чем-то очень далеким.

Я смотрю на макушку Сэма, взбивая тесто. Он напевает песню любимого мультика про собак-детективов. Нужно больше таких выходных. Выходных с детьми. Но «Контрон» и семья ведут между собой бесконечную гражданскую войну.

Уилла вскоре тоже просыпается. Она обнимает меня, а я целую ее в макушку.

— Блинчики с черникой?

— Еще бы, — это одно из немногих блюд, которые я умею готовить.

Мы едим их по выходным уже многие годы, когда я дома.

Она улыбается так широко, что сжимается сердце.

— Ты сегодня работаешь?

— Нет, — твердо заявляю я. — Ни минуты.

Улыбка становится еще шире.

— Мы пойдем в парк?

— Конечно. Все, что вы захотите.

Я наблюдаю, как Уилла радостно подпрыгивает по пути к дивану, и чувство вины омрачает настроение. Оно, кажется, никогда меня не покидает. Хочу, чтобы Уилла и Сэм знали: когда я работаю, то делаю это ради них, но объяснить такое детем трудно. Я хочу быть рядом с ними... и хочу, чтобы у них было семейное наследие, когда вырастут. Как у Нейта, Конни и у меня.

Ставлю сковороду на огонь и прислушиваюсь к детям на диване, ровному гулу телевизора и отсутствию ссор. Отлично.

Переворачиваю блин, когда раздается голос Изабель. Мягкий тембр действует на меня как удар молнии, пробегая по позвоночнику.

— Ты готовишь? — в ее тоне слышится легкое удивление.

— Да, — отвечаю я. Она стоит у кухонного стола в спортивной одежде и какой-то пушистой куртке. Без макияжа, с собранными в хвост волосами. Прекрасна. — Это так удивительно?

— Не хочу обидеть, но... да. Немного.

Опускаю взгляд на блин на сковороде. Вот и черта, которую мне нельзя переступать. Дружеская, товарищеская, профессиональная беседа.

— Знаешь, у меня есть много талантов, которых ты еще не видела, — говорю я.

Черт.

Не продержался и минуты.

Изабель смеется, и этот звук стоит моего промаха.

— Звучит интригующе и слегка зловеще. «Контрон» случайно не устраняет конкурентов? Ты не владеешь Крав-Магой10?

— Могу рассказать, но тогда придется тебя убить.

Она облокачивается на стол с легкой улыбкой.

— Значит, да. Конни всегда была очень сдержанна в том, чем вы занимаетесь на работе, но я уже подозревала что-то незаконное.

Качаю головой.

— О, нет, мы никогда не нарушаем закон. Серые зоны, Изабель. Вот где делаются большие деньги.

Ее брови приподнимаются.

— Знаешь, мне кажется, ты даже не шутишь.

Я и не шучу.

Но она не живет в этом мире. У нее он другой: полон строгих тренировок и дисциплины, но в совершенно иной сфере.

Ее глаза, сверкающие и слегка настороженные, встречаются с моими. Почему бы Изабель не быть осторожной? В любой момент я могу снова начать извиняться. Или целовать ее. Или то и другое.

Боже, как я хочу последнего. Теперь, когда узнал ее на вкус я больше ничего не хочу. Потребность, которую утолил утром, снова дает о себе знать. Как мог подумать, что ее работа на меня не вызовет проблем? Что не будет ошибкой?

— Доброе утро, — говорю я.

Ее губы приоткрываются на тихом выдохе.

— Доброе утро. У нас... все в