Хозяйка маленького счастья, или Любимая для охотника - Кира Рамис

вглубь торговых рядов. Её сумки, и без того немаленькие, вскоре начали тяжелеть, наполняясь покупками. Самым дорогим и почти роскошным приобретением стали два яблока — алых, глянцевых, пахнущих летом. Девушка бережно завернула их в тряпицу и спрятала на самое дно второй сумки, под одежду, которую носила для города.

«Придётся прятать у забора, — подумала она. — А потом, когда Карина отвлечётся, подарить детям. Пусть порадуются витаминам».

Серебряные монеты, вырученные за вафельницу и сахар, она, конечно, не трогала — они были её неприкосновенным запасом, звенящим залогом будущей свободы. А вот от пятидесяти медяков, полученных в лавке старьёвщика, в кошельке осталось жалких пять. Как раз на дорогу.

Помимо костей и куска недорогой свинины, Марина приценилась к потрохам и печёнке.

«Из печени можно сделать паштет, — строила она в уме кулинарные планы, — а из потрошков… пожарить с лучком или, может, оладьи?» Пока не решила. Пришлось взять и немного подсолнечного масла про запас, чтобы иметь оправдание, если Карина вдруг застанет её за готовкой с использованием её, Марининых, тайных запасов.

«Ничего, — с трудом поднимая отяжелевшие сумки, с горьковатой усмешкой подумала она, ощущая, как грубые лямки впиваются в натруженные пальцы. — Мы ещё заживём. Обязательно заживём хорошо».

И, перехватив покрепче тяжёлую ношу, она зашагала обратно к стоянке, к своей дороге домой, в Пашнино.

Телега, в которой ей предстояло ехать, была уже почти полна. Помимо возницы — угрюмого мужчины с обветренным лицом — и его бойкой жены в сиреневом платке, там уже сидел старичок, съёжившийся и молчаливый. Его потрёпанный зипун сливался с цветом мешков, и он старательно избегал встречи взглядом с кем бы то ни было.

— О, а ты ещё возмущалась насчёт цены! — проворчала жена возницы, принимая три медных монетки. Она кивнула на Маринины сумки. — Вон какие узлы навязала! Почти как у купчихи!

Марина мысленно усмехнулась — телега была до отказа забита мешками с зерном, и её две скромные поклажи на их фоне казались сущими пустяками. Она устроилась сбоку, положив сумки рядом.

Дорога, укачивая, потянулась сквозь пробуждающийся лес. Воздух был свеж и прозрачен, а солнце грело ласково, но не жарко. Марина жмурилась, подставляя лицо тёплым лучам. Ночь, проведённая в тревожных мыслях, давала о себе знать, и её начало неудержимо клонить в сон. Голова всё чаще падала на грудь, веки тяжелели.

Внезапно телега дёрнулась и встала. Грозный окрик, грубый и не терпящий возражений, прорезал лесную тишину, заставив Марину вздрогнуть и широко раскрыть глаза.

— Эй, вы! Тпру-у!

Перед самым носом испуганной лошади, перегородив дорогу, стояли двое. Третий, крадучись, уже обходил телегу сбоку, отрезая путь к бегству.

Первый, тот, что крикнул, был коренастым и широкоплечим. Его лицо скрывала грубая чёрная повязка, но из-под неё горели узкие, колючие глаза, полные холодной, деловой решимости. Он стоял уверенно, чуть расставив ноги, одна рука лежала на рукояти длинного ножа, заткнутого за кушак из простой верёвки. Вся его поза говорила о том, что он здесь хозяин.

Второй, что пониже и жилистее, нервно переминался с ноги на ногу. Его запачканная одежда болталась на нём, как на вешалке, а взгляд, бегающий и беспокойный, выдавал пугливую, но готовую на подлость натуру. В руках он сжимал дубину — корявый сук, утяжелённый на конце.

Третий, обходивший телегу, двигался бесшумно, пригнувшись. Он был самым опасным — тенью, чьих намерений и даже лица разглядеть было невозможно.

«Грабители?..» — сердце Марины замерло, она никогда в своей жизни не сталкивалась с бандитами, грабителями и другими асоциальными элементами общества. Книжные и телевизионные сцены оказались бледной пародией на ужас, который сжал её горло и заставил сердце биться с бешеной частотой.

— Что вам надо? — попытался придать голосу твёрдости возница, но в нём слышалась дрожь. — Мы с рынка, везём зерно! Денег у нас нет, всё в городе оставили!

Его жена, побледневшая, инстинктивно вцепилась в рукав мужниного зипуна, словно ища защиты, которую он не мог дать. Её бойкость куда-то испарилась, сменившись животным страхом. Старичок же, сидевший рядом с Мариной, казалось, и вовсе перестал дышать. Он съёжился ещё сильнее, вжав голову в плечи и уставившись в свои колени, пытаясь стать невидимкой.

— Если не хочешь, чтобы твоё драгоценное зерно рассыпалось по дороге, как песок, — коренастый бандит с силой провёл лезвием ножа по воздуху в сантиметре от ближайшего мешка, — то сделайте простое дело. Ссадите девицу, — он мотнул головой в сторону Марины, — и убирайтесь. Мы вас не видели, вы нас не видели. Взаимовыгодно.

С этими словами жилистый бандит с дубиной резким, грубым движением схватил оцепеневшую Марину и стащил её с телеги, как мешок. Она не успела даже вскрикнуть, почувствовав лишь толчок и удар земли под ногами.

— Где её вещи? — рявкнул главарь, его колючий взгляд скользнул по испуганным лицам.

— Вон они! Вон! — закивала жена возницы, торопливо и испугано тыча пальцем в Маринины сумки, стоявшие в телеге. Её интересовало теперь только одно — поскорее убраться от греха подальше. Едва бандиты аккуратно взяли сумки, она пронзительно крикнула мужу, отчаянно толкая его в бок: — Гони! Что смотришь⁈

Дважды просить не пришлось. Возница отчаянно хлестнул вожжами, и телега, скрипя и подпрыгивая, рванула с места, оставив Марину одну посреди дороги с тремя вооружёнными мужчинами. Пыльный вихрь, поднятый колёсами, медленно оседал на придорожную траву, и в наступившей тишине было слышно лишь её собственное прерывистое, паническое дыхание.

Глава 24

Марина застыла на месте, вцепившись взглядом в ближайшую берёзу, словно пытаясь силой воли, раствориться в её пятнистой коре.

Звенящая тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием бандитов, давила на уши. Она не смела пошевелиться, боясь, что любое движение станет последней каплей, которая обрушит на неё эту лавину опасности.

— Держите её, чтобы не сбежала, — раздался спокойный, лишённый всяких эмоций голос того, что был позади повозки. Он был самым опасным — его глаза, видимые над тканью, были холодны и пусты.

Сам бандит, не теряя времени, присел на корточки у её сумок и принялся методично их обыскивать. Его движения были точными и выверенными, будто он делал это в сотый раз.

— Чего её держать? — фыркнул тот, что был жилистым и вертлявым. Он нервно поправил сползающую чёрную повязку и шагнул к Марине так близко, что она почуяла исходящий от него запах пота и неприятный луковый шлейф. — Глянь на неё, дрожит как осиновый лист. Боишься, красавица? — мужик склонился к её лицу, окутывая луковым дыханием. — Где деньги?

Марина не была бойцом. Её мир состоял из книг, формул и бабушкиных