Я - твое наказание - Наталья Юнина

— Не лопну. А в честь чего винишко?

— Чтобы ты расслабилась перед полетом.

Взгляды Даровского меня совсем не смущают. Ем с аппетитом, демонстративно облизываю пальцы, после куриной ножки.

— Можно тебя кое о чем спросить?

— Можно и нужно.

— Руслан сказал, что у вас есть родительская квартира. Почему он живет не там, а с тобой?

— А ты уже хочешь его турнуть?

— Да нет, он прикольный. Просто странно, что, имея столько денег, он живет не отдельно. Я бы не хотела на его месте жить с тобой.

— Он хоть и молоток, но я не хочу отпускать его до тех пор, пока не встретит нормальную девчонку.

— А если он никогда ее не встретит?

— Значит, будет жить под моим контролем всегда.

— Так себе перспектива. Мне кажется, ему не нужен контроль.

— Тебе кажется. Контроль нужен всем. Особенно ему.

— Он что-то сделал, да? Напился, подрался? Попал в тюрьму и ты его отмазал, да? Или врезался пьяным на машине в кого-нибудь? Такое часто показывают по телеку про богатеньких мажоров, — на мои вопросы Вадим лишь усмехается.

— Он никогда не был развращен деньгами. Но да, ты права. В свое время он накосячил. Напился в хлам и сел за руль. Никого не покалечил, кроме себя. Как следствие, потерянный год и не только он.

— И как давно это было?

— На втором курсе университета.

— Он после этого живет с тобой?

— Наши родители умерли, когда ему было десять лет. Вот с этого времени он и живет со мной, — и тут до меня доходит.

— Ты что стал опекуном своему брату?

— Да.

— А сколько тебе было?

— Ну покажи мне свои математические способности.

— Окей. Если тебе тридцать восемь, а Руслану двадцать три, значит он родился, когда тебе было шестнадцать. Итого шестнадцать плюс десять…

— Охренеть, ты жертва ЕГЭ. Это пятнадцать.

— Ой, точно. Значит, пятнадцать плюс десять — двадцать пять, — офигеть. — Теперь все становится понятно, — тянусь за бокалом и отпиваю вино.

— Что понятно?

— Ну, молодой парень становится опекуном двоих десятилетних детей. Ты поэтому такой занудный задрот. В смысле строгий.

— Парень априори молодой. Это масло масляное.

— Ну я же говорю, задрот.

— Я не строгий и не задрот. Но я безусловно тогда повзрослел.

— А можно еще вопрос?

— Нет.

— В смысле? Ты же говорил, что можно и нужно.

— Задавай, но не о моей сестре. Но ты хочешь спросить про Аню, поэтому нет.

— Ты не только зануда, но и безумно проницательный.

— Это комплимент?

— Констатация. Ну, расскажи. Она болела, да?

— Да, — нехотя бросает Вадим и тут же тянется за бокалом вина.

— Долго?

— По ощущениям, да. По времени не так уж и долго.

— Да, я знаю, что это такое. Когда мама заболела, она сгорела за несколько месяцев, а казалось болела вечность.

— В смысле заболела? В отчете, который мне прислали, написано, что твоя мать наглоталась таблеток.

— Приятно, что мой муж интересуется моими родственниками, только надо четче смотреть отчеты, — зло бросаю я, отпивая вино. — У нее был лейкоз. А таблетки… ну она знала, что умирает. Ей плохо было. Так что…ой, все.

— Извини. Я не знал.

— От чего умерла твоя сестра?

— Не думал, что ты такая прилипала.

— А что такого? Почему я не могу об этом узнать?

— В семнадцать она попробовала наркотики. Через полгода это была уже не моя сестра. Еще и алкоголем запивала. Умерла от передоза.

Офигеть. День открытий. И ведь сто процентов он винит в этом себя.

— Капец как неожиданно.

— Очень даже ожидаемо. Наркоманы так и заканчивают, сколько не вливай денег в их лечение.

— Я не это имела в виду. А Руслан тоже пробовал?

— Нет.

— А напился он и сел за руль, когда сестра умерла?

— Да. Ты выбрала куда будешь поступать?

— Классно ты переводишь тему.

— Я не перевожу ее. А всего лишь предупреждаю. Когда пойдешь в университет, не поддавайся ни на какие уговоры погулять или что-то попробовать. И никаких клубов, в которые тебя непременно будут зазывать, особенно зная, что у тебя есть деньги. Поняла меня?

— У меня есть голова на плечах. Прикинь?

— Ты наивное дите, которое можно облапошить на раз-два. Кстати, напомнить, в каком виде я забирал тебя с лавочки?

— Это была случайность.

— Это была дурость и твое упрямство. Посмотри ты сразу то, что я тебе прислал, ничего бы этого не было, — признавать это не хочется, но, блин. Он ведь прав.

— Кстати, о детях. А ты их хочешь?

— Малыш, мы еще даже не трахались, а ты про детей.

— И все же?

— Нет. До тех пор, пока не повзрослеешь, никаких детей. Ты сама еще ребенок. Наш рейс объявили, обжора.

* * *

А я уж думала, меня ничем не удивить. Ан нет. Вечерний город, украшенный по самое не могу к новому году, не произвел на меня такого впечатления, как наш номер. И вовсе не виды из окна меня поражают, хотя там есть на что посмотреть. И даже не кровать нереальных размеров. Ванная, совмещенная с туалетом — вот где предел моего удивления. Она прозрачная. Вся!

Присаживаюсь на кровать и поворачиваюсь к этому безобразию. Нормальные такие виды на унитаз и душевую. Какать при ком-то мне еще не доводилось. Это что за извращение? Так и вижу, как Вадим лежит на кровати и смотрит, как я делаю свои делишки. Офигеть.

— Ну что ж, кажется, мы станем ближе раньше, чем я думала. Уже сегодня.

— Ух ты. Неожиданно. Я ставил на третий день.

— Да прям. Так долго я не выдержу. Я боюсь, что мы начнем сближаться вот прям максимум через час.

— Не получится, малыш. У нас театр через два часа.

— Зачем нам театр, если у нас есть собственный срамфитеатр?

— Ты о чем?

— Да так.

И как назло, через двадцать минут мой мочевой пузырь начинает намекать о фаянсовом товарище. Кошусь то на срамфитеатр, то на Вадима, переодевающего рубашку. И что делать?

— Я, кажется, оставила телефон на ресепшене. Ты не мог бы за ним сходить?

— Давай сначала позвоним.

— А у меня на беззвучном. Сходишь?

— Хорошо.

Да не очень-то и хорошо. Как только за Вадимом закрывается дверь, я влетаю в ванную и сажусь на унитаз. Однако не успеваю ничего сделать, Даровский тут же возвращается в номер. Кажется, сейчас от страха я уже хочу по большому.

— Это не то, что ты подумал. Я просто… просто решила узнать, какая тут сидушка на унитазе, — свожу ноги вместе. Боже, какой позор.

— А я решил проверить твою сумку.