Сон наяву - Рада Теплинская

В следующее мгновение в дверях появилась ослепительная красавица, словно сошедшая со страниц модного журнала, воплощение элегантности и роскоши. Её золотистые локоны, искусно уложенные, каскадом ниспадали на плечи, а небесно-голубой шёлк, отделанный изысканными кружевами, подчёркивал её точёную фигуру. Это была Антониета Агилар, жена Романа, женщина, сочетающая в себе пленительную красоту и скрытую силу, словно роза с острыми ядовитыми шипами. Платье, сшитое по последней моде, с широкими нижними юбками и туго зашнурованным корсетом, искусно скрывало ее беременность, словно она пыталась утаить что-то важное, словно скрывала тайну, способную все изменить. Лишь высокая грудь, которая наверняка и раньше была весьма впечатляющей, не поддалась никаким ухищрениям корсета, словно протестуя против навязанных рамок, словно предвещая скорые перемены. Даже в своем нынешнем положении Антониета Агилар оставалась удивительно красивой женщиной, словно живым воплощением аристократии и роскоши, эталоном красоты и благополучия. В ее взгляде читалась сложная смесь любопытства, настороженности и, возможно, скрытого расчета, как будто она плела сложную интригу, как будто готовила ловушку. Она словно оценивала ситуацию, готовясь к любому развитию событий, как хищная кошка, готовая к прыжку и выжидающая подходящий момент. Она была королевой в своем замке, и приезд незваных гостей нарушил привычный порядок вещей.

Роман не преувеличивал. Антониета и впрямь была прелестна, словно сошедшая с полотен эпохи Возрождения богиня, спустившаяся на землю, чтобы затмить своей красотой всё вокруг. Её огромные небесно-голубые глаза, обрамлённые необычайно длинными тёмными ресницами, походили на крылья экзотической бабочки, готовой в любой момент вспорхнуть и унести за собой сердца мужчин. Изящный, едва заметно вздёрнутый носик придавал её лицу игривое выражение, словно она знала секрет вселенской красоты и наслаждалась им в одиночестве. Розовые чувственные губки, напоминающие по форме лук Купидона, словно шептали о запретных удовольствиях, манили в мир наслаждений и страстей, обещая райские кущи тем, кто осмелится прикоснуться к ним. Роскошные формы, словно выточенные из мрамора античной статуи, каждая линия отточена до совершенства, каждый изгиб дышит жизнью и чувственностью — всё в ней кричало о безупречной красоте, о совершенстве, которое редко встречается в обычной жизни, о явлении, достойном преклонения.

Теперь Эмили понимала, почему Роман и Эрнесто без памяти влюбились в эту женщину. Перед такой красотой трудно было устоять, перед ней хотелось преклоняться, воспевать её в стихах, запечатлевать на холсте, увековечивать в веках. Она была музой, вдохновением, воплощением идеала. Эмили с девичьим восхищением, смешанным с щемящей завистью, смотрела на очаровательную Антониету, словно на редкую диковинную птицу, залетевшую в её серую жизнь и раскрасившую её яркими красками. Она невольно подумала о своей невзрачной фигуре, казавшейся ещё более блёклой на фоне пышных форм Антониеты, о невыразительном лице, лишённом той божественной искры, что горела в глазах хозяйки дома, и о старом льняном платье, которое после долгой и утомительной дороги было в плачевном состоянии — помятое, пыльное, с предательски выбившимися нитками, словно символизировавшими её собственную изношенность и усталость. Антониета Агилар — жена Романа, хозяйка этого величественного дома, похожего на сказочный замок, неприступная королева в своих владениях, и если Эмили ей не понравится, если она не завоюет её расположение, то её пребывание здесь превратится в настоящий ад, в нескончаемую пытку, в жизнь, полную страха и унижения.

39

Стоило только Антониете взглянуть на Эмили холодными, как арктический лёд, голубыми глазами женщины, привыкшей повелевать и подчинять, как та сразу поняла, что её появление не вызывает особого восторга у жены Романа. Это читалось в мимолетном выражении презрения, мелькнувшем в глазах хозяйки, словно она смотрела на насекомое, вторгшееся в её идеально убранный дом, в едва заметной усмешке, исказившей её прекрасное лицо, превратив ангельское выражение в гримасу отвращения. Губы Антониеты скривились, словно она почувствовала неприятный запах, исходящий от незваной гостьи, словно ее присутствие оскверняло безупречную атмосферу «Кипарисовых вод».

– Значит, ты всё-таки привёз её с собой, – произнесла она ледяным тоном, полным скрытой неприязни, словно выплюнула яд, отравив воздух вокруг. Каждое её слово было пропитано отвращением, каждая буква – клеймом, выжигающим кожу. Её голос звучал как хруст льда под ногами, как предупреждение о надвигающейся катастрофе.

Роман попытался успокоить супругу, погладив её по руке и прошептав что-то успокаивающее, похожее на бессвязное бормотание, как будто он потерял дар речи от страха перед её гневом, но ему помешал Эрнесто, возникший словно из ниоткуда, словно тень, материализовавшаяся из мрака и готовая поглотить всё вокруг.

– Говорят, приближающееся материнство пробуждает в женщине нежность и мягкость, – насмешливо растягивая слова, полные сарказма, произнёс он, словно бросая вызов самой природе. В его голосе звучала откровенная издевка, презрение к лицемерию и притворству, готовность сорвать маску с любого, кто попытается его обмануть. – Только к тебе, дорогая мачеха, это, по-моему, не относится, верно?

Руки Антониеты непроизвольно сжались в кулаки, выдавая ее кипящую ярость, словно пар, вырывающийся из перегретого котла; голубые глаза гневно сверкнули, метая молнии, готовые испепелить всех, кто попадется под руку. В ее взгляде читалась неприкрытая ненависть, жажда мести и желание уничтожить все, что угрожает ее благополучию.

– Ты надоел мне своими шуточками! – закричала она, срываясь на визг, и голос ее дрожал от злости, как натянутая струна, готовая лопнуть. – Возвращайся на своё жалкое ранчо, где нет никого, кроме змей и быков с коровами! Я не хочу, чтобы ты приезжал в мой дом! Слышишь, чтобы ноги твоей больше не было в «Кипарисовых водах»!

– «Кипарисовые воды» пока ещё не твой дом, дорогая мачеха, как бы тебе этого ни хотелось! – сверкая глазами, звенящим от ярости голосом произнёс Эрнесто, бросая вызов, разжигая пламя вражды. В его голосе слышалась неприкрытая угроза, обещание мести и нескончаемой войны, готовность пойти на всё, чтобы защитить свои права и отомстить за нанесённые обиды. Он был готов сражаться за свои права, за своё наследство, за своё место под солнцем.

– Эрнесто! Антониета! Немедленно прекратите ссориться! – закричал Роман, краснея от гнева и стыда, чувствуя себя беспомощным наблюдателем разгорающегося конфликта. Его лицо покрылось багровыми пятнами, словно он был опозорен перед всеми. Он с беспокойством огляделся и заметил, что на «поле боя» появился дворецкий, высокий величественный мулат в красно-белой ливрее, словно сошедший с картины старого мастера, запечатлевшей сцены из жизни аристократии, бесстрастный наблюдатель человеческих страстей.