Сон наяву - Рада Теплинская

какая же ты на самом деле великолепная актриса! Просто блестящая! Если бы судьба не подарила тебе такой удачный брак, я не сомневаюсь, что ты купалась бы в оглушительных аплодисментах лучших театров мира! Какая трагедия, что такой дар пропадает впустую…

Его слова были пропитаны ядом, это было явным проявлением его глубоко укоренившейся враждебности. Он не просто не соглашался с ней, он разбирал её по кусочкам, обнажая фальшь её поведения.

43

Ответ Антониетты был незамедлительным и леденящим душу. Сквозь хрупкий кружевной барьер она бросила на пасынка ледяной взгляд. На мгновение маска невинности соскользнула, и в глубине её глаз вспыхнула необузданная, хищная ярость — ненасытный огонь, грозивший поглотить всё на своём пути. Она открыла рот, готовая ответить очередной язвительной репликой, но Роман, уставший и измученный долгим путешествием и этой бесконечной войной в собственном доме, поднял руку в отчаянном жесте.

— Я умоляю тебя, — простонал он, и его голос дрогнул от усталости, — я умоляю тебя, ради всего святого, можем ли мы, пожалуйста, хоть на мгновение прекратить этот нелепый фарс? Можем ли мы перестать изливать друг на друга яд и просто… успокоиться? Я и так с трудом держусь на ногах. — В его голосе звучало такое глубокое изнеможение, что даже закоренелый злодей не смог бы не почувствовать жалость. Казалось, он съёжился у них на глазах, обременённый тяжестью их конфликта.

Эрнесто, к всеобщему удивлению, на мгновение растерялся. Эмили, недавно нанятая гувернантка, которая всё ещё формировала своё мнение о семье, заметила, как на его лице промелькнуло что-то похожее на сочувствие, когда он посмотрел на своего отца — измученного, уставшего и постаревшего не по годам из-за тягот путешествия и постоянных ссор. В этот краткий, неосторожный момент промелькнула неожиданная, почти забытая нежность, которую быстро вытеснила знакомая горечь.

- О, отец, как ты вообще можешь ей верить? - Потребовал ответа Эрнесто, его голос повысился от отчаяния. - Она лгунья! Она мастерски искажает правду, переворачивает все с ног на голову и играет на твоих эмоциях! Она манипулятор, отец, разве ты этого не видишь? - Он заходил по комнате, его волнение было ощутимым.

- Ах, значит, я всё выдумываю, когда говорю, что всего несколько минут назад ты угрожал меня убить? — промурлыкала Антониетта опасно мягким голосом, словно змея, усыпляющая свою жертву. В её словах сквозила злобная сладость, а взгляд, который она бросила на мужа, был полон злорадства и торжества, словно она загнала своего противника в угол и поймала с поличным.

- Ты угрожал убить Антониетту?! — в голосе Романа слышались шок и неподдельный страх. Казалось, он искренне беспокоился о жизни своей молодой жены, не обращая внимания на её отточенную способность устраивать сложные театральные представления. Он переводил взгляд с Эрнесто на Антониетту, и его замешательство усиливалось.

Губы Эрнесто искривились в кривой насмешливой ухмылке.

- Да! Я сказал вашей жене, что ни она, ни её потомство никогда, ни при каких обстоятельствах не получат ни клочка земли, принадлежащей семье Эспиноза. Да, я сказал, что убью её, если она вынудит меня это сделать! - Его непоколебимое презрение не смягчилось ни на йоту, он не скрывал своей враждебности. Он стоял на своём, демонстрируя свою бескомпромиссную позицию в разгорающейся войне. Он проводил черту на песке, не позволяя ей пересечь её.

Агилар-старший был совершенно сбит с толку, оказавшись в ловушке словесных перепалок и скрытых мотивов. Он искренне опасался за жизнь своей молодой жены, не подозревая о том, насколько она искусна в манипуляциях. Он был пешкой в их игре, не замечая сложностей их вражды.

- Что за чушь? — Роман в замешательстве пожал плечами. -Антониетта не интересуется вашей землёй. Зачем ей это? - Его наивность обезоруживала, резко контрастируя с запутанной сетью обмана, в которую он попал. Он был потерянным человеком, неспособным постичь глубину вражды, охватившей его семью.

- Но, Роман, дорогой, разве ты забыл о «Солнечных полях»? — спросила Антониетта с приторной улыбкой, которая не коснулась её глаз. - О той тысяче акров плодородной земли, которую дон Армандо подарил тебе и Сабрине, когда родился Эрнесто? Как ты мог забыть об этом? - Её голос был пронизан нежной мягкостью, которая была почти убедительной — это был фасад, призванный усыпить его бдительность.

— Конечно, я не забыл, — Агилар пожал плечами, в замешательстве нахмурив брови. — Но какое отношение «Солнечные поля» имеют к тебе? И какое отношение «Солнечные поля» имеют к угрозам Эрнесто убить тебя? Я ничего не понимаю! — Он был совершенно растерян, безнадежно запутавшись в паутине интриг, которую они тщательно сплели вокруг него. Нити обмана затягивались, грозя задушить его.

- Ах, дорогой, я вижу, ты забыл, что обещал, — сказала Антониетта, укоризненно покачав головой и театрально вздохнув, что выражало глубокое разочарование. Её голос был тщательно подобран с ноткой наигранной обиды. - Или, может быть, ты помнишь, но просто хотел меня подразнить? Неужели моему ребёнку суждено всегда быть на втором месте после ребёнка Сабрины? - Она широко раскрыла глаза, и в её голосе послышалось хныканье. - Ты поставишь его в неловкое положение, лишив того, что по праву принадлежит и ему тоже?

Она умело играла на его чувстве вины, вызывая жалость к себе и своему нерождённому ребёнку, играя роль беременной женщины, лишённой внимания любящего мужа. Она точно знала, на какие кнопки нажимать, и Роман, как всегда, был на грани того, чтобы поддаться её манипуляциям, его благие намерения были использованы её неуёмными амбициями. Его стремление к миру было использовано против него, превратив его в беспомощную марионетку в её игре.

Роман Агилар в изумлении смотрел на жену, словно не мог поверить в её коварство. В его глазах плескалось растерянное непонимание, смешанное с отголосками былой любви, ныне отравленной ядом сомнений. Неужели эта хрупкая, изящная женщина, с которой он делил ложе и мечтал о счастливом будущем, плела вокруг него паутину лжи и интриг?

Эрнесто, и без того отличавшийся вспыльчивым нравом, стал мрачнее тучи и, казалось, вот-вот разразится бурей. На его лице, обычно привлекательном и мужественном, застыла гримаса ярости. Каждая жилка на его шее вздулась от сдерживаемого гнева, а в глазах вспыхнул недобрый огонь. Он напоминал хищника, готового растерзать любого, кто посмеет посягнуть на его территорию.

В библиотеке воцарилась тягостная тишина, густая и липкая, как патока. Она окутывала всех присутствующих, сковывая движения и души. Каждое мгновение казалось невыносимо долгим,