В самом Сердце Стужи. Том IV - Александр Якубович

У нас убитых нет, а из тяжелораненных только Арчибальд и два арестованных вместе с ним дружинника. Эти выродки Барон Фитц объявил их мошенниками и воспользовался своим судейским правом. И хоть ты и убеждала меня, что увечья в Халдоне не практикуются, наш сосед оказался другого мнения. Арчи лишился правой руки и правого глаза, как и двое наших парней. И я вижу в этом только неоправданную жестокость и попытку унизить меня как лорда, имя которого ничего не стоит и который не может защитить собственных людей.

Но надеюсь, после сражения и того, что ждет Атриталь, мнение наших соседей о моих возможностях поменяется и в будущем они будут более осторожны'.

Первый лист закончился, а я все еще пробегалась глазами по этим косым строкам, постоянно возвращаясь к самому началу. «Моя дорогая Эрен!» вместо обычного для такой переписки пожелания долгих лет и представления пишущего. Да, это письмо можно было после такого начала вовсе не подписывать — так мог начать только Виктор, в этой фразе сквозила та обманчивая простота, с которой барон любил изъясняться, моментально переходя от простецкой речи к мудреным фразам ученого мужа и обратно.

Я уже была куда спокойнее, чем еще четверть часа назад. Виктор сам подтвердил, что не ранен, а междоусобица закончилась победой Херцкальта. Но вот оставшиеся листы почему-то вызывали у меня подозрение. Что еще можно было написать, и что там было столь важного, что Виктор не доверил рассказ своему дружиннику? Как сказал мужчина? Мой муж избавил его от необходимости рассказывать подробности лично?

Уже переводя взгляд на вторую страницу, борясь с тревожным, тяжелым предчувствием, я вспомнила плещущийся ужас на дне глаз гонца. Нет, определенно что-то случилось, рано расслабляться.

'Про мельницы лишнего писать не буду. Как мы и обсуждали, первую я сжег, разбив с помощью Петера жернова, а вторую — разорил, увезя с мельницы верхний жернов. Это и позволило мне выманить барона Фитца на открытое поле.

А вот что произошло дальше…

Эрен, ты была совершенно права, когда выступала против участия Петера в нашем походе. Нет, только не подумай, что препозитор нам как-то навредил! Совершенно нет! Мы победили исключительно благодаря силе его веры и молитвам Алдиру.

Но нам и пришлось столкнуться с этой силой лицом к лицу. Мне кажется, я знаю, почему сакраторы стали храмовой сказкой и сейчас боевых жрецов не существует.

Представь себе оружие, какой-нибудь раствор или снаряд, который способен уничтожать целые города или даже наделы за мгновения. Просто вообрази. Вот именно таким снарядом является Петер. Его сила чудовищна, точнее, его молитва превращает нас, людей, в чудовищ.

С помощью силы жреца Алдира мы справились на мельницах, с его же помощью мы победили в сражении, где все должны были погибнуть. Превосходство Фитца было неоспоримо, мы все должны были остаться на том лугу… Но нас спасла молитва Петера.

Мне сложно описать это чувство… Ты становишься невероятно сильным и почти неуязвимым для оружия на время, пока действует это благословение? Наверное, именно так. Я не знаю, как назвать то, что делает приглашенный тобой жрец. Но одно я знаю точно — такая сила не должна существовать'.

Страница оборвалась, я же холодными руками переложила лист и продолжила чтение. Я знала о сакраторах намного больше, чем могла рассказать Виктору, и догадывалась, почему они возгордились настолько, что отринули учение о слове Отца. И если бы Петер был простым жрецом-целителем, наверное, ничего бы плохого и не произошло — его боевая молитва дала бы просто силы сражаться или сделала бойцов чуть выносливее. Но я пригласила в Херцкальт самого сильного жреца этого поколения, да и наверное двух предыдущих. Целительные способности Петера были просто колоссальны даже в нашу первую встречу, а то, что мог творить старик Петер на закате своей жизни вовсе кроме как чудом назвать нельзя, некоторые называли его воплощением Алдира, причем в самом Храме.

Но неужели молодой белокурый Петер оказался настолько силен на поле боя? Настолько, что грозный воин Виктор Гросс оказался напуган?

А от текста, написанного моим мужем, сквозило тоской и какой непонятной для меня тревогой, хотя я до конца и не понимала выводов, которые сделал Виктор. Если мощь Петера столь велика, то не отлично ли, что мы можем ею воспользоваться? Значит, нам будут не страшны ни соседи, ни варвары, а еще…

Но додумать я не успела. Глаза сами зацепились за следующую строку на новом листе.

'Не должно существовать оружия, с помощью которого можно отправить на тот свет почти полсотни обученных бойцов без всяких рисков. Эрен, когда сила боевой молитвы Петера иссякла, и торжественный восторг и свет Алдира, которые заполнили наши сердца, ушли, ко мне, да и ко всем дружинникам пришло осознание того, что мы натворили.

Ничего хорошего или достойного на поле боя не случилось. За последние два года я стал свидетелем немалому числу жестоких схваток, да и жестокости как таковой, но взрослый мужчина не должен быть способен одним ударом меча отрубить голову боевому коню. Это просто противоестественно. Как противоестественно и то, что я смог сразить барона Фитца броском тяжелого копья на дистанцию пятьдесят мет… примерно сто шестьдесят футов. Может показаться, что я сейчас веду себя как трус или преувеличиваю, но я скажу, что теперь мы в большой опасности.

Пережили сражение всего десяток человек, которых мы взяли в плен и с которыми мы не знаем, что делать. Ведь если их отпустить — через полгода о силе Петера и прошедшем сражении узнает весь Халдон и я уверен, найдутся те, кто мыслит со мной одинаково. Нас захотят уничтожить.

Наличие у Петера подобной силы ставит под угрозу само существование Херцкальта.

Это признал и сам жрец, и большинство моих бойцов. Ведь если в округе появляется слишком сильный и опасный зверь, его стремятся уничтожить любыми способами'.

Слова моего мужа о том, что теперь мы в еще большей опасности, чем раньше, подействовали на меня как ушат холодной воды. Читая строки о том, что молитва Петера сделала бойцов Виктора и самого барона практически неуязвимыми, я ощутила какое-то злорадное торжество. Всесилие. Но строки письма быстро вернули мои мысли в практичное русло. Мой муж совершенно справедливо тревожился о реакции остального королевства, ведь никто не может быть слишком силен, это нарушает шаткий баланс наделов, из которых, как из лоскутного одеяла, сшита вся карта Халдона. Верховная власть короля Эдуарда, да и вообще, короны, должна быть неоспорима,