Обольщение - Лера Виннер

Вместо этого я уставилась в землю, гладя ладонью траву.

— Тот человек, он умер?

Сколько он мог и прожить так, не сойдя с ума?

И не за это ли винил себя мой барон?

— Нет, он жив, — Монтейн покачал головой, а потом сделал глубокий вдох и откинулся на спину, лёг, заложив руки за голову. — Через три года я его встретил. Случайно увидел в трактире. Так себе было местечко, но годилось, чтобы переночевать. Он меня даже не заметил, а я его не сразу узнал.

— Он так сильно изменился?

Мне отчаянно хотелось, и в то же время было страшно услышать ответ на этот вопрос.

А ещё немыслимо было, но так тянуло спросить, что он испытал, увидев своего врага поверженным?

Вильгельм же продолжал смотреть в небо.

— Из обворожительного молодого господина, блиставшего при дворе, он превратился в оборванца. Нищего, голодного и измученного. Но зато был с девушкой. Она так смотрела на него… — он облизнул губы, пытаясь описать. — Как будто он стал для неё всем. А он закрывал её собой от местной пьяни. И отдал свой фамильный кинжал за нормальный ночлег для неё.

Барон умолк, а я почти минуту слушала, как трещат дрова в ожидании, что он продолжит.

— Я его отпустил. Снял это чёртово проклятие, — он сел одним стремительным движением, почти рывком. — В ту ночь они спали где-то за стеной, а я сидел и думал о том, что эта женщина не должна пережить то же, что пережил я, когда не стало Деты. Кем бы она ни была, почему бы с ним не связалась… Никто такого не заслуживает.

В горле пересохло, и я с трудом сглотнула, даже не помыслив о том, чтобы встать.

— Ты сожалеешь о том, что не убил её и не заставил его испытать то же самое?

— Конечно, нет, — он посмотрел на меня и вдруг чему-то улыбнулся. — Если бы я причинил ей вред, всё окончательно потеряло бы смысл, да и я…

Монтейн осёкся, уставился в землю и молчал так долго и обречённо, что я всё же встала, чтобы направиться к колодцу, и зачерпнул воды.

Сидеть без движения было невыносимо, закричать нельзя.

— Моя сила огромна. Она не перестала расти, когда я свершил свою месть. Напротив, я сделал что хотел, и она стала развиваться быстрее и свободнее. Я могу видеть и делать вещи, о которых прежде не смел мечтать. Если бы кто-нибудь сказал мне тогда, что за это потребуется заплатить её жизнью…

Я выпила целый ковш ледяной воды, глядя на чернеющий вдалеке лес, и следующие слова Монтейна прилетели мне в спину камнем.

— Я почти забыл её лицо. Я только недавно понял. Я начал забывать её лицо. И даже маленького портрета не осталось.

Обернувшись, я увидела, что он снова сидит, свесив руки между коленями, и смотрит в землю. В этой позе было столько усталости, столько ни с кем не разделённой тоски, что я всё же решилась подойти ближе. Опять сесть на траву рядом с ним, но теперь — не обнять, а попытаться заглянуть в лицо.

— Как давно это было?

— Десять лет назад, — Вильгельм поднял на меня воспалённый и благодарный взгляд.

Десять лет его жизни.

Вся его жизнь, положенная, на алтарь справедливости, мести, поиск… чего-то.

— Сколько тебе было?

Я надавила сильнее, чем собиралась, но Вильгельм как будто очнулся, посмотрел на меня совсем иначе.

— Двадцать. Мне было двадцать.

Он говорил это так, будто десять лет назад ему было именно сорок, и я сказала то, что хотела сказать:

— Ты был щенком. Что ты мог.

Он пожал плечами, продолжая смотреть на меня так, словно цеплялся этим взглядом, искал малейшую фальшь.

— Я собирался податься на рудники. Года хватило бы, чтобы заработать.

— Или умереть.

— Когда тебе двадцать, и ты отчаянно влюблён, о таком не думаешь.

Он вдруг улыбнулся, а я подалась вперёд и немного неловким жестом взяла его лицо в свои ладони.

Монтейн не увернулся, не начал протестовать, и я почти задохнулась, потому что это было… доверие.

Я сумела отреагировать на его рассказ так правильно, что теперь он не пытался меня оттолкнуть.

Оставалось только склониться, к его губам, чтобы не поцеловать, но выдохнуть горячо и уверенно:

— Ты идёшь спать. Немедленно. Сегодня моя очередь отгонять твои кошмары.

Глава 13

Возвращаясь из дома травницы, я с некоторым удивлением отметила, что мне даже не потребовалась свеча, чтобы пройти ночью незнакомой доро́гой по тёмной деревне.

А ещё я думала о том, что во второй раз за короткий промежуток времени стала другой.

Оба эти раза были напрямую связаны с Чёрным Бароном. Если в первый он открыл для меня нечто прекрасное, лестное и удивительное, то во второй…

Его история что-то сломала во сне. Поставила что-то на место.

Никогда и ни за что я не хотела бы видеть его таким — уставшим, сражённым, вынужденным иронизировать над собственной трагедией, лишь бы не чувствовать её в полной мере.

И вместе с тем, я превосходно понимала, что безо всего этого он был бы кем-то иным. Не тем, кто отпугивает надоедливых крестьян мрачным взглядом, но лечит раненых щенков.

Бросился ли он спасать меня во имя искупления выдуманных грехов?

Интуиция подсказывала, что нет. Он просто не мог поступить иначе.

Не мог не вдохнуть жизнь в то и в тех, кто попадался ему на пути, потому что этой жизни в нём стало больше, чем он сам смел надеяться.

Так он вырвал у смерти эту деревню. Оставил её себе, даже вре́зал замок в приглянувшийся ему дом — потому что у него были на это силы.

Точно так же он собирался вырвать из тьмы и меня. Пусть и не своими руками, но он знал, кого и как следует просить о таком.

Да только я впервые за полгода об этом не думала.

Шесть месяцев страха, отчаяния, непрерывного поиска выхода неожиданно свелись для меня лишь к далёкой, почти не способной взволновать мысли.

Как всякий костёр затухает оседающими в золе искрами, так сместилась, отодвинулась для меня собственная неизбежность.

Раздевшись прямо у колодца и выбивая на себя ковш за ковшом, я спокойно думала о том, что больше у меня нет выбора.

Всего три дня назад я дрожала от страха и неуверенности в том, что у меня хоть что-нибудь получится.

Теперь же я знала