Коник-остров. Тысяча дней после развода - Татьяна Рябинина

Но сейчас ревность приоткрывает один глаз, посматривает на Сашины новые юбки и новое задумчивое выражение — и тихо-тихо мурлычет на ухо пушкинское: «Уж нет ли соперника здесь?»*

Может, не для меня все это? Может, о ком-то другом она думает, лежа со мной в постели? Может, весь этот фейерверк в его честь?

Отгоняю сомнения пинками, они, как бродячие собаки, отбегают в сторону, но не уходят, крутятся поблизости, наблюдают. Ждут подходящего момента, чтобы наброситься всей стаей.

_________________________

*А.С. Пушкин. «Я здесь, Инезилья…»

Глава 17

Александра

август 2022 года

Мы замерли в шатком равновесии. Малейшее движение — и в пропасть. Я снова и снова вспоминала мамины слова: несказанного нет. Но Иван выразился предельно ясно: хочу и ненавижу. Спьяну? Ну так что у трезвого на уме…

Я пыталась сформулировать для себя, что испытываю к нему. Вот так же коротко, в двух словах. Хочу? Да. Ненавижу? Пожалуй, нет. Перегорело. Больше недоумения, обиды, досады. Глупо было бы отрицать, у него имелся повод меня ненавидеть. Как и у меня. Просто я от этой злости слишком устала.

Я вообще устала от всего на свете. С утра, уже по накатанному, готовила завтрак на двоих, забирала свою половину в лабораторию, ела за компом. До обеда обрабатывала уже созревшие посевы и отстоявшиеся пробы с осадком, сводила данные в таблицы. Обед готовили по очереди, после него ехали в пару точек — контрольные пробы, визуальный осмотр, фотосъемка.

Жара, вопреки прогнозу, где-то задержалась, озеро цвело умеренно. Сине-зеленые водоросли в одних местах, диатомы — в других. Как будто они тоже напряженно ожидали: начать войну или пока еще мирно пососуществовать. Я разглядывала наполненные пробирки на свет, фотографировала в разных фильтрах и понимала, что результат всей моей двухнедельной каторги получается… вшивенький.

Нет, в качестве иллюстрации для диссера он вполне годился, потому что диатомы действительно расплодились по сравнению с предыдущими годами, но хотелось-то другого — войны не на жизнь, а на смерть. Не между нами с Ванькой, а между группировками фитопланктона — как между двумя кланами мафии.

— Хер, а не таксис*, - вздохнула я, когда мы отсмотрели самое перспективное пятно у комбината. — Висит на месте. И плотность практически не выросла за две недели.

— Погода испортила защиту? — фыркнул Иван, вглядываясь в воду из-под ладони. — Даже водоросли против тебя?

Я отметила это «даже». Положила как хомяк в защечный мешок. Потом достану, рассмотрю и подумаю, что это значило. Скорее всего, ничего.

— Не испортила, — ответила, записывая результаты в журнал. — Рост есть, этого уже достаточно. Спорнем, что они начнут бурно плодиться, когда я уеду? Перед зимней спячкой?

— Не исключено, — Иван сплюнул в воду. — Оставайся.

— Да? — я чуть не уронила за борт ручку. — А не ты ли уговаривал меня уехать в первый день? Даже предлагал компенсировать все расходы.

— Я смирился с неизбежным злом. Видимо, монахи так повлияли. Терпение, смирение — и будет тебе, сын мой, царствие небесное.

— А свози меня к ним, — вполне мирно попросила я, притворившись, что не заметила его ерничанья.

— Тебя? — хмыкнул Иван. — Решила душеньку облегчить покаянием?

Так… высунулась из окопа — и тут же получила в нос баллистическую ракету.

Нет, Ваня, не выйдет. Я буду как Троцкий в восемнадцатом году: ни мира, ни войны, а армию распустить. Или как буддист в позе лотоса — полировать дзен.

Ом мани падме хум… Ом-м-м…

Пожала плечами, дописала в журнал, отложила его. Можно и домой.

— Послезавтра съездим, если не передумаешь, — сказал Иван минут через десять, уже взяв курс к станции. — Отсмотрим точки, заберем в Куге продукты и им тоже закинем.

Я тут же пожалела о своей просьбе. Видимо, на то и был расчет — что откажусь. А, собственно, почему? Ну да, от церкви я была так же далека, как от Австралии, но что-то происходило со мной здесь — на расстоянии от повседневной жизни с ее суетой, в тишине, под холодным северным небом. Странное состояние — я даже не знала, с чем его сравнить. Как будто сливалась с этой бескрайней водой и убегала с ней куда-то далеко, за горизонт.

Всю эту неделю, по вечерам, закончив работу, я выходила на причал. Садилась на край и смотрела на закат. Казалось, будто пристань плывет, рассекая волны. Иногда ко мне присоединялась Лиса, молча лежала рядом, думала о своем. А я — о своем. Вспоминала все до мелочей, словно проживала заново. И многое, очень многое, теперь выглядело иначе.

Облегчить душу покаянием? Вряд ли. Скорее, мне хотелось познакомиться с людьми, которые добровольно ушли в это суровое безмолвие, понять, как можно переосмыслить всю свою жизнь. Именно это мне сейчас было нужно — переосмыслить.

Возможно, для этого я и попала сюда. Закрыть гештальт? Да, и для этого. И я его закрыла. Ну… почти уже закрыла.

Надеялась ли я на что-то, когда согласилась поехать? На то, что встреча с Иваном что-то изменит между нами? Трудно сказать. Может быть. Но теперь уже нет.

Именно сейчас для меня стало очевидным: вернуть то, что было раньше, невозможно. И дело даже не в его словах о ненависти. Просто мы перевернули эту страницу, стали совсем другими. Да, мы могли сейчас лечь в постель — и даже, может, получили бы от этого какое-то удовольствие… короткое, как от запретной еды, на которую желудок потом отзовется неминуемым обострением. Но ничего, кроме горечи, это нам не дало бы. Полынной горечи — ею пахло в доме: Иван развешивал по углам вязанки от блох, которых Лиса умудрялась цеплять у собак в Куге.

Помыв после ужина посуду, я сидела на причале, подтянув колени к груди и положив на них подбородок. Ярко-золотой закат, чистое небо — значит, будет ясный теплый день. Еще неделя — и я уеду. Все постепенно забудется, уйдет в прошлое. Моя жизнь станет такой же тихой и спокойной, как этот вечер. Когда-нибудь я стану устало мудрой, невозмутимой. Может, даже устроюсь работать на такую вот биостанцию — подальше от людей.

Но это будет потом. А сейчас нужно спокойно, не торопясь, прожить и обдумать то, что когда-то пронеслось мимо меня, как пейзаж за окном скорого поезда. Даже самое острое и болезненное…

* * *

весна 2018 года

Кажется, что весна не вокруг, а во мне. Как будто я спала под сугробами и вдруг проснулась. Хочется жить, хочется чувствовать — ярко, наотмашь, грешно…

Снова хочется быть красивой. Нет, «снова»