Коник-остров. Тысяча дней после развода - Татьяна Рябинина

Я правда предложил ей остаться? Серьезно?

А если бы она сказала: да, пожалуй, задержусь до сентября?

Мне что, так нравится эта пытка?

Нет. До ее отъезда осталась неделя, и я жду не дождусь, когда она наконец соберет манатки и свалит. Вот тогда я рили напьюсь, как свин, и буду танцевать голым джигу при луне.

Тогда какого хера?

Если включить аналитику, то, скорее, хотел посмотреть на ее реакцию. А вот зачем — это уже второй вопрос, профессор. И, похоже, ждал чего-то другого. Но Саша не взорвалась, а с усмешкой напомнила, как сначала я пытался ее выгнать. Даже растерялся и зачем-то приплел монахов. Мол, пообщался с ними и проникся христианским смирением. Она пожала плечами и попросила свозить ее к ним. Вот тут-то меня и бомбануло. Поинтересовался, истекая ядом: что, покаяться решила?

Не получив ответа, подумал, что она всю неделю такая. С той самой моей пьянки, когда готов был трахнуть ее прямо на причале. Молчит, о чем-то думает, по вечерам сидит там и смотрит на озеро.

Яд взял вдруг и вытек…

Ну что ж, пусть съездит, если так хочется.

Я и сам не понимал, что со мной происходит. Нет, раздражение осталось, тут ничего не изменилось. И злость тоже. Я ее не простил. И понимал, что вряд ли когда-нибудь прощу. Но за всей этой чернотой вдруг проступила усталость и желание знать правду. Такое… усталое желание. И не голый факт знать, что она переспала с этим козлом. Это я и так знал.

Почему?

Почему, Саша? И зачем?

Просто объясни мне. Ведь не на пустом месте все это возникло. Когда ты вдруг начала выкатывать мне претензии насчет Соломиной, ничего вообще не было. Вот вообще ничегошеньки. Я просто приходил на факультет читать лекции и здоровался с ней на кафедре. Мы даже толком не разговаривали тогда.

Кто тебе наплел, будто у меня с ней что-то есть? Или, может, сама придумала, сама обиделась? А может, нужно было какое-то самооправдание, чтобы закрутить самой? Ванька мудак, трахает Киру, а я ему назло замучу с Магничем, так? Ты, кстати, тогда приглашала ее к нам домой — зачем? Специально?

А ведь я пытался с тобой поговорить. Но каждый раз или заводился сам, или заводилась ты. И кончалось все безобразным скандалом с воплями и слезами. А потом я просто перестал пытаться. И поймал себя на том, что поглядываю в сторону Киры. Не с каким-то интересом, а так… Когда тебя в чем-то обвиняют напрасно, невольно хочется сделать это назло — чтобы говорили не зря. Но и тогда еще не было ничего криминального. Болтали, иногда пили кофе в ближайшей забегаловке.

А потом и до меня начали долетать слухи. И вместе я вас с Магничем видел не раз.

Ну и что, сощурилась ты на мой вопрос, ты пьешь кофеек с Соломиной, я курю с Магничем. Чисто по-дружески.

Угу, по-дружески. Женщина, конечно, может дружить с мужчиной. Вот только между ними постоянно что-то встает. Большое и твердое.

Я с Соломиной не дружил, у меня на нее не вставало. Может, поэтому и не дружил?

Но тогда я об этом промолчал. Наверно, зря.

— Саша…

Мы вышли на чистую воду, вдали от мелких островов, я включил автопилот и повернулся к ней.

Она подняла голову и молча ждала продолжения. Закрытая, как раковина. Чайки подбирают их, поднимаются высоко и швыряют на камни. Как бы сбросить ее, чтобы раскололась, раскрылась?

Бесполезно. Разговора не получится.

— У тебя юбка какая-нибудь есть с собой?

— Нет, конечно. Зачем мне здесь юбка? — удивилась она.

— Ну мало ли, в церковь захочешь. Ладно, бабульки тебе найдут какую-нибудь тряпку обернуться. Они держат для паломниц.

— Хорошо.

Со стороны могло показаться, будто мы общаемся вполне мирно. Равнодушный нейтралитет. А вот что там внутри на самом деле?

Когда мы встретились три недели назад, это был вулкан на грани извержения. Снаружи, вроде, ничего особенного, но внутри бурлит. И у меня, и у нее. И эти две недели, пока мы целые дни проводили бок о бок, делая вид, что абсолютно спокойны, подвели нас к взрыву. Казалось, он неминуем, но…

Я смотрел ей в глаза и уже готов был впиться в ее губы. Вгрызаться, вжираться, жестко, до боли. А потом взял бы ее — так же грубо. И плевать на то, что было бы дальше.

Потому что ничего не было бы. Еще две недели молчаливой ненависти. Но это уже было бы абсолютно неважно.

Почему я в последнюю секунду оттолкнул ее — да так, что она свалилась в воду?

Я не знал.

Но с этой минуты что-то стало меняться. Как будто всю самую черную ярость выплеснул в эту вспышку.

Мы вернулись на станцию, я занялся ужином, Саша занялась своими делами в лаборатории. Все как обычно. Потом она помыла посуду и ушла на причал. О чем она там думает? И не спросишь ведь.

Или… может, спросить?

Вот просто подойти, сесть рядом — и спросить. Не ответит? Да, скорее всего, не ответит. Или ответит что-то резкое: мол, тебе-то какое дело?

Почему мы вообще никогда толком не разговаривали — о чем-то важном для нас обоих? Сначала это было особо и не нужно, а потом… мы уже привыкли к молчанию. Не умели — и не знали, как научиться.

Пока я думал об этом, глядя на нее из окна, Саша вернулась на берег и пошла к поляне, где на веревках сушилось белье. Лиса — следом. Лиса вообще теперь ходила за ней по пятам, я даже ревновал, хотя это было до смешного глупо.

Саша снимала простыни, полотенца, еще какие-то тряпки, вешала на сгиб руки. Я взял таз и вышел к ней.

— Кидай.

— Спасибо, Вань.

Улыбнулась грустно, сложила белье в таз, и я понес его в дом. Шел и всей шкурой чувствовал ее взгляд. Как выстрел в спину.

Падай, дурак, ты убит!

Давно убит. Только вот закопать забыли. Хожу, разлагаюсь. Зомби, твою мать!

А ведь что забавно. В тот последний «мирный» день Саша тоже снимала белье с сушилки на лоджии, а я держал таз.

Совпадение? Или нет?

* * *

август — октябрь 2018 года

Последний день отпуска. Только что вернулись из Италии — ночной полет с длинной пересадкой в Амстердаме. Сразу падаем спать и просыпаемся уже к вечеру. Завтра, как Сашка говорит, «в школу», а