Жена для виконта-отступника - Елена Филимонова

Конечно, я слышала рассказы о женщинах, которые осмелились бросить вызов сильному полу, но все они либо плохо заканчивали, либо выставлялись в крайне негативном свете. А чаще и то, и другое.

«Всяк сверчок знай свой шесток» часто говорила мне Эбигейл, имея в виду, что главное украшение женщины — смирение и покорность.

Однако, с Ричардом этого не требовалось. Ему интересовало мое мнение, он прислушивался ко мне, но, разумеется, всегда оставлял за собой последнее слово. Что ж, я не собиралась перетаскивать на себя одеяло, к тому же Ричард был человеком дальновидным. Впрочем, как показали недавние события, и он временами, поддавался благородным, но опасным порывам.

На следующий день после того, как я обнаружила «логово» беглецов, он спросил меня, что я обо всем этом думаю.

— Даже если я скажу, тебе отправить их восвояси, ты же все равно этого не сделаешь, — пожала я плечами.

Я сидела на кровати в нашей спальне, а он стоял у окна, вглядываясь в мутную пелену за стеклом. Руки его были крепко сложены на груди, плечи напряжены. Даже не видя лица, я знала, каким было его выражение: брови сведены, черные глаза угрюмо смотрят вдаль.

— Если сочтешь нужным, я отошлю их, — он развернулся ко мне.

Так и есть: серьезный, задумчивый, напряженный. В тот миг я неожиданно поймала себя на том, что привязалась к нему сильнее, чем думала. В нем не было и грамма столичного лоска, обхождения, да и манеры, чего греха таить, оставляли желать лучшего, но он был настоящим. Искренним. Не идеальным, порой невероятно раздражающим своим упрямством, но он видел во мне нечто большее, чем дополнение к дому и титулу. Видел во мне человека.

— Не будем мы никого никуда отсылать, — я подошла к нему и положила руки на плечи, с наслаждением чувствуя, как расслабляются под пальцами напряженные мышцы. Ричард прикрыл глаза. — Они здесь, под нашей защитой, и кем мы будем, если прогоним их? — продолжила я. — Но впредь, Ричард, советуйся со мной, прежде, чем сделать нечто подобное. В конце концов, я имею право знать все, что происходит под крышей этого дома.

Он открыл глаза и неуклюже притянул меня к себе.

— И ты будешь знать все, Лиз, — его пальцы запутались в моих волосах. — Даю слово.

Уткнувшись носом ему в ключицу, я улыбнулась. Будешь знать все. Ключевое слово здесь «будешь». О, да, я не сомневалась, что у него еще оставались от меня секреты, но всему свое время. По крайней мере, я была уверена в том, что могу не опасаться предательства с его стороны, как знала и то, что сама никогда не предам его.

* * *

— Ты не пойдешь со мной?

Было воскресенье и по традиции в этот день мы посещали службу. Теперь, когда я знала о том, кем на самом деле являлся Ричард, мне было понятно его нежелание слушать проповеди, но, учитывая обстоятельства, привлекать к себе внимание крайне нежелательно. А если мы не появимся в Храме, пронырливый священник обязательно поинтересуется, в чем дело.

Прежний настоятель нравился мне куда больше — он тоже был сторонником новых традиций, но в отличие от преемника не отличался фанатизмом и нетерпимостью.

— Я должен ответить на письма.

Он сидел за столом, в окружении двух кип бумаг, среди которых были как конверты с гербовыми печатями, так и малограмотные записки от крестьян-арендаторов. И все это предстояло разобрать.

В последнее время Ричард дни напролет проводил у себя в кабинете. За прошедшие две недели дороги размыло, почту не доставляли, и сейчас, когда сообщение возобновилось, Фитфилд-Холл завалили бумагами.

— Так и скажи, что ищешь повод не идти на проповедь, — усмехнулась я.

В небольшой комнате жарко пылал растопленный камин, и при мысли о том, что придется покинуть теплое гнездышко и выйти в стылое утро, я заранее поежилась.

— В следующее воскресенье пойду с тобой, — он встал, обошел стол и поцеловал меня. — Передай от меня привет нашему преподобному, — Ричард улыбнулся и легонько щелкнул меня по носу.

В храм я отправилась вместе с Брайди и Анной. Последняя, как и я, не жаловала нового пастора, но ради будущей репутации падчерицы приходилось брать ее с собой. Анна, несмотря на буйный нрав, отличалась не свойственной возрасту хитростью и послушно делала все, что от нее требуется. Всякий раз после исповеди отец Федерик подходил ко мне и хвалил ее, пересказывая все то, что рассказывала ему Анна. Очевидно такое понятие как «тайна исповеди» не имело для него большого значения.

Так было и на сей раз. Анна честно выдала пастору еженедельный «список грехов», который мы вместе составляли каждую субботу: отказалась ложиться спать вовремя, не пожелала отцу доброго утра и забыла помолиться перед обедом в четверг. Ну и мелочи вроде «зевнула во время чтения «Книги Создателей», «взяла кусочек шоколада, не спросив разрешения» и так далее.

Выслушав исповедь Анны, пастор попросил меня задержаться, и я смутно догадывалась зачем. Его предложение отозвалось тяжестью в груди, но отказываться было нельзя.

Ласково, почти отечески он взял меня под руку и усадил на скамью в конце нефа, у самого алтаря, с которого недавно читал проповедь.

— А что насчет Вас, леди Стенсбери? Желаете ли вы исповедаться? — поинтересовался он с наигранным смирением, но буравя меня внимательным взглядом.

Мне стоило серьезных усилий не отвести глаз. Понятное дело, что мои мысли волновали отца Федерика куда больше, нежели прегрешения Анны. С таким, как он, следовало держать ухо востро — новый пастор хорошо разбирался в человеческой натуре и умел выводить собеседника на разговор. Но и я долгое время жила при дворе, и уж что-что, а следить за языком научилась в совершенстве. И все же расслабляться было нельзя.

— Я беспокоюсь, что до сих пор не понесла. Вдруг я так и не смогу подарить виконту сына и наследника. Не является ли это наказанием за то, что я воспитывалась в еретических традициях?

Пастор посмотрел на меня и довольно улыбнулся.

— Конечно, ты не несешь ответственности за то, что тебя растили отступники, но ты долгое время придерживалась ложного учения. А это, несомненно, грех.

Я смиренно кивнула.

— Я благодарю создателей за то, что они послали нам добрую королеву Беренгарию и ее мужа, вернувших страну в лоно истинной веры.

Временами становилось не по себе от того, как изящно я научилась лгать, изображать на лице «правильные эмоции», глядя собеседнику в глаза. Любая религия считала вранье грехом, тем более, если оно адресовано служителю богов. Забавно, не