Русский романс - Наталья Гончарова

– Ну наконец то, ты вернулась Анна, девочки сейчас в саду, пожалуй, не стоит им мешать, сегодня крайне тяжелый день. Такая головная боль, – и она стала театрально потирать свои виски, – и ломит, и вот здесь давит, – указав на затылок, – непременно сегодня ночью будет гроза. Вот, запомни, я как никто могу с точностью предугадать погоду, на снег у меня ноют ноги, а голова к дождю. Ты ведь, была сегодня у аптекаря, ходила за порошком от головной боли. Как раз то, что мне сейчас необходимо. Принеси мне его, пожалуйста, сил, уже терпеть эту боль нет, – и она в изнеможении откинулась на диван.

Анна в оцепенении застыла, мысли и чувства ее находились в таком смятении, что она совсем упустила повод, по которому отлучалась. И теперь, словно пойманная на преступлении, она судорожно придумывала, что ей сказать в свое оправдание. Имея столь малый опыт в обмане, привыкнув говорить исключительно правду, а в случае, когда правду сказать нельзя – молчать, теперь Анна находилась в новом и крайне непривычном для себя положении.

– Нина Терентьевна, вы же знаете, как в наших краях тяжело с некоторыми товарами, так много всего ненужного, и никогда нет того что действительно необходимо, – она постаралась сказать это как можно искренне, но голос ее дрожал и не слушался, какое право слово, получилось жалкое оправдание. В тот момент она не верила самой себе, а это главное правило лжи, ибо ложь становится правдой, тогда когда ты начинаешь в нее верить.

Но к удивлению Анны, в глазах купчихи не было и тени сомнения. Это было так странно, потому что зачастую, когда Анна говорила ей правду, она натыкалась лишь на стену сомнений и недоверия. По всей видимости, ложь для людей привычней правды, – подумала Анна. За сегодняшний день, она сделала для себя столько открытий, сколько не сделала и за всю жизнь. Теперь это был такой знакомый, но в то же время новый мир.

– Тогда я с вашего позволения пойду в сад к девочкам? – спросила Анна.

– Да, да, ступай. Они хотя и с Татьяной, но ты же знаешь ее, непременно научит чему дурному.

Анна рада была освободиться из под пристального взора хозяйки, и хотя та, ничего не заподозрила, чем скорее она скроется с ее глаз, тем лучше, долго играть в этом чуждом для ее натуры спектакле она не могла, фарс вот-вот мог быть раскрыт.

В тот день время тянулось медленно как никогда. И хотя до ужина оставался всего час, ни Степан Михайлович, ни Николай еще не возвращались из конторы. Нервы были напряжены, ничто не помогало, ни чтение, ни вышивка крестом, где она исколола все пальцы. В очередной раз, посмотрев на циферблат часов, будто застывший на без четверти шесть, на домик кукушки где беззаботно ни о чем не подозревая, дремала птичка, Анна испытала безотчетную тоску и бессилие, ибо все что происходило или должно было произойти, отныне ей было неподвластно. Вот мимо проехала колесница, но не остановилась, а значит не он, вот скрип половицы, но это всего лишь Кузьма принес раздутый от жара самовар. Она вновь уколола палец, и алое пятно расплылось на шитье.

За окнами забарабанил дождь, а потом и вовсе начало лить как из ведра, тревожа и вызывая беспокойство и делая ожидание воистину невыносимым. Анна и сама не знала чего ждала, может тот мимолетный поцелуй, не более чем жест сострадания, проявление жалости или поддержки, что если любви в нем не больше чем в поцелуе, коим она сама награждала своих воспитанниц в утешение. Но интуиция подсказывала, что это не так, что в его поступках был мужской интерес, а поцелуй так не похож на проявление христианского сострадания. Так или иначе, ей необходимо было снова увидеть его, она твердо знала, что в его глазах, в том как он будет смотреть на нее после произошедшего, она непременное найдет ответ.

Словно вняв ее молитвам, дверь скрипнула и послышались знакомые мужские голоса. Волнение, радость и страх предстоящей встречи охватили Анну.

– Здравствуй, голубушка, заждались вы нас сегодня, – поприветствовал жену купец и сняв мокрый сюртук, отдал его, стоящему подле Кузьме, – Дождь, будь он неладен, застал нас врасплох, ели успели прибыть, пока дороги не развезло, до крайней степени неудобства. Вы, Николай Алексеевич, верно к такому не привыкли?

– К распутице или к дождю? Пожалуй, того и другого и у нас в избытке. Добрый вечер Нина Терентьевна, Анна Тимофеевна, юные барышни, – Николай отвесил галантный поклон.

– Добрый вечер, Ваше Степенство, Николай Алексеевич, – произнеся это, она так и не осмелилась посмотреть ему в глаза. Еще минуту назад она в нетерпении ждала ответа на свой вопрос, теперь же малодушно избегала его. Сохранить даже самую малую толику призрачной надежды оказалось лучше, чем посмотреть жестокой правде в глаза. Как же бесцветна и бесчувственна станет жизнь без него. Не знать любви оказалось легче, чем узнать, а затем потерять ее.

К счастью подоспела Татьяна, подав на стол по-сибирски тяжелый ужин. Настроение купца отчего то было прескверным. Казалось еще вчера он был всем доволен, а сегодня уже изводит Татьяну придирками, не говоря уже о Кузьме, который раз сто сбегал по разного рода поручениям. То разварной картофель недостаточно разварен, то самовар слишком горячий, а то спустя минуту слишком остыл. Татьяна из кожи вон лезла, чтобы ему угодить, но едва ли это помогало.

Наконец сели за стол. То ли дурное настроение Степан Михайловича, то ли дождь, громко барабанящий по крыше, были тому виной, но за столом по большей части он молчал, впрочем и остальные, обменивались лишь краткими и ни к чему не обязывающими фразами.

Избегать встречи взглядом с Николаем, сидя вот так, за одним столом, боле уже было невозможно, от своих страхов можно бежать долго, однако же не бесконечно, стало быть пора посмотреть им в лицо.

Она подняла взор, вначале украдкой, незаметно, лишь секунду. Потом осмелев, она взглянула на него еще раз, словно бросая вызов, желая и требуя ответа.

На секунду их глаза встретились, и она прочитала в них все, чего страшилась и чего желала. В нем была и нежность и страсть, и