Брак по контракту со злодейкой - Ангелишь Кристалл

Розель молча перебирала наряды, иногда бросая на меня короткие взгляды — в них смешивались тревога и тень жалости. Я не задавала вопросов, потому что не хотела слышать ответов. Да и что она могла сказать? Весь дом уже знал, куда и к кому я еду. И, судя по молчаливой, суетливой подготовке, решили, что лучший способ пережить новость — просто не произносить её вслух.

— Это последнее, — тихо сказала девушка, закрывая крышку чемодана и аккуратно застёгивая ремни, будто ставила печать на моей судьбе.

Я кивнула, хотя внутри всё протестовало, кричало немедленно остановить сборы, прекратить собирать вещи, закрыть дверь и остаться здесь или сбежать. Однако вместо этого я стояла, будто прикованная, и ждала, когда за дверью раздастся его шаг — уверенный, без спешки. Тот самый, от которого невозможно спрятаться. Теперь всё упиралось в ожидание — холодное и тягучее, как зимний рассвет, который никак не решится стать днём.

Снизу уже доносились приглушённые голоса родителей, редкий звон фарфора, негромкий стук каблуков по каменному полу — слуги спешили закончить дела до его появления и моего отъезда. Вдруг глухо ударила входная дверь, впуская в дом струю свежего воздуха. Я замерла, затаив дыхание, словно от этого зависело, кто окажется за порогом. Сердце забилось глухо и тяжело… но это был не он. Пока что.

Я подошла к окну, но странного, плотного, словно нарисованного чужой рукой тумана за стеклом было слишком много, и он скрывал большую часть улицы. Погода хоть и была пасмурной, но ничто не предвещало появления этой вязкой пелены, ползущей по мостовой, будто специально, чтобы отрезать мне пути к отступлению. В груди зародилось смутное подозрение, что впереди — ловушка, чей механизм уже запущен, и никто в доме даже не подозревает об этом.

Снизу всё отчётливее доносились голоса — глухие, ровные, нарастающие, как ритм барабанов перед казнью. Казалось, каждый звук предупреждает: он близко. И вместе с ним изменится весь привычный ритм этого дома — навсегда.

— Леди Эйсхард, — в дверях появилась молодая служанка, её дыхание сбивалось от спешки. — Вас просят спуститься. Карета герцога уже ждёт у ворот.

У меня неприятно заныло в животе — то ли от страха, то ли от злости, — как перед долгим прыжком в ледяную воду, когда уже поздно отступать, но всё ещё не поздно пожалеть. Я опустила взгляд на застёгнутые чемоданы, нарочно медленно взяла перчатки со спинки кресла и так же медленно натянула их, оттягивая секунды, словно могла этим заморозить время. Но выхода не было. Пришлось выйти, ведь теперь я — «счастливая невеста» самого завидного жениха королевства.

На лестнице пахло свежей полировкой и холодным ветром из приоткрытых окон. Я на миг прикрыла глаза, впитывая этот запах и тишину. Хотелось сохранить в памяти последние секунды привычной новой жизни, прежде чем покинуть дом Эйсхардов и шагнуть на дорожку, полную интриг и чужих правил.

В холле стояли родители — без лишних слов, без лишних жестов. Только мать слегка коснулась моей руки, стоило мне спуститься, будто передавая хрупкое, почти ненужное сейчас тепло. Им не нужно было ничего говорить — они были уверены, что всё по моей доброй воле, а потому искренне радовались за меня и обнимали.

За дверями, за тонкой полосой света из приоткрытой створки, уже угадывался силуэт, от которого сжимался воздух вокруг. Я шагнула к порогу, нацепив на лицо сдержанную, но убедительную улыбку — ровно ту, что годится для семейных портретов и светских хроник. Но стоило взгляду выскользнуть за пределы дома, как улыбка начала трескаться изнутри.

Вэлмир Делавьер стоял у кареты, словно она была не средством передвижения, а возвышенной сценой, созданной для одного актёра — него. Высокий, безупречно одетый, с идеальной осанкой и той самой ледяной уверенностью, от которой в висках пульсировало раздражение. Взгляд — холод, в котором можно утонуть. Линия губ — чуждая улыбка, больше похожая на предупреждение — и рука в перчатке, протянутая мне, как приглашение в ловушку, в которую я уже согласилась войти.

Я подошла медленно, чувствуя, как каждый шаг отдаётся в груди тяжёлым эхом. Ветер с улицы тронул край моего дорожного платья, будто пытался удержать, но его хватка была слишком слаба против того, кто ждал меня у кареты. Я остановилась в полушаге, глядя на протянутую руку, и внутри всё сжалось в узел.

Кожа под тонкой тканью перчаток вдруг стала чувствительной до боли. Казалось, я ощущу холод его пальцев даже сквозь плотную кожу. Но отступить было нельзя: родители стояли за спиной, слуги — в стороне, и каждый взгляд впивался в нас, ожидая безупречного жеста будущих супругов.

Я с улыбкой вложила ладонь в его, и хватка сомкнулась мгновенно, уверенно, без малейшей возможности вырваться. Он слегка наклонился, и в уголке его губ мелькнула тень улыбки, которую могли принять за приветливую, если не знать, сколько в ней скрытой власти.

— Отправляемся, леди Эйсхард, — тихо сказал он, и в голосе прозвучало не приглашение, а приказ.

Я забралась в карету и села напротив, тщательно выпрямив спину и аккуратно сложив руки на коленях — каждый жест подчёркивал то расстояние, которое я намеревалась сохранить. Как только колёса тронулись с места, я демонстративно отвернулась к окну, будто пейзаж за стеклом действительно мог меня заинтересовать. Хотя в сером мареве улиц не было ничего примечательного: лишь знакомые фасады, редкие прохожие и тот самый подозрительный туман, который не рассеивался, а наоборот — медленно сгущался, будто следовал за нами.

Меня всё сильнее беспокоил его источник. Погода с утра была пасмурной, но ничто не предвещало подобного явления. Это был не обычный туман — он казался чужеродным, неестественным, почти зловещим. И пока я пристально всматривалась в мутную белёсую пелену, внутри нарастало тревожное ощущение, что всё происходящее — не просто поездка, а начало чего-то большего. Чего-то, к чему я совершенно не готова.

Мир, в котором я оказалась, был магическим — по крайней мере, таким его описывали. Пусть упоминания о магии в книге звучали скользко, почти неуловимо, словно сама автор забыла об этой теме вскоре после первых глав. Как будто сверхспособности были добавлены для фона, а потом благополучно отброшены за ненадобностью.

Но я-то теперь жила в этом мире. И если магия здесь существует — где она? Почему никто не говорит о ней вслух? Почему она не проявляется в повседневности? Или… проявляется, но лишь в определённых кругах?