Брак по контракту со злодейкой - Ангелишь Кристалл

Дура. Ну конечно. Кто же ещё.

Я не могла пошевелиться от осознания полного краха. Воздух застрял в горле, будто я разучилась дышать. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. В груди поднималась тяжесть — медленно, неотвратимо, как прилив перед штормом. Сердце сжалось в судороге, а разум отчаянно пытался вбить в себя утешительное: я ослышалась. Это бред, сон, ошибка! Он не мог. Такой, как герцог Делавьер, не мог сказать подобное вслух. Точно, не той, кого считают капризной, эгоистичной, не заслуживающей даже шанса быть всерьёз воспринятой.

Первые секунды прошли в оглушающей тишине. Я стояла, как статуя, не моргая, не двигаясь. А потом пришёл страх. Он разлился по венам ледяным ядом, парализуя всё. Следом — злость. Яркая, колючая, обжигающая. На себя — за глупость, на него — за этот голос, лишённый эмоций, за фразу, брошенную как вызов. На весь проклятый мир — за то, что снова вышел из-под моего контроля.

А после — боль. Не та, что причиняет тело. Глубже. Противная, унизительная. Как будто мной воспользовались. Как будто меня без спроса поставили в позицию, где даже голос — не мой. Где за меня всё решили, а потом с лёгкой полуулыбкой выдали это за щедрость.

— Простите… — хрипло выдавила я, как только смогла перестать дрожать и снова заставить себя дышать. — Что вы только что сказали?

Он не ответил сразу и даже не обернулся. Просто продолжал стоять у окна, будто рассматривал не сад, а последствия собственной воли. Его фигура казалась чужой, вытесненной из мира, где живут люди. Неподвижной. Театрально спокойной. Ни одного жеста, который говорил бы о сожалении. Ни оправданий, ни попытки смягчить обстоятельства. И зачем? Он не просил. Он констатировал. Он изменил правила — потому что имел на это право.

Я медленно выдохнула, будто выталкивая из себя ледяной ком в горле. Постаралась взять себя в руки, вернуть остатки контроля, хотя бы в выражении лица. Сделала шаг назад — не физически, а внутри. И позволила себе надеть маску. Спокойствие. Отстранённость. Безмятежность. Хрупкие доспехи, но другие сейчас были недоступны. Хоть видимость достоинства — уже победа.

— Я предлагаю брак по контракту, — пояснил он ровно, почти с равнодушием.

— Вы в своём уме? — выдохнула я, скорее хватаясь за вопрос, чем действительно ожидая ответа. — Это всё? Угроза, сделка… и жених, как побочный эффект?

Он всё же обернулся. Медленно, как всегда, будто мир сам обязан подстраиваться под ритм его решений. В его взгляде не было ни смущения, ни раздражения. Только спокойствие и едва уловимая тень удовлетворения — словно он удачно поставил фигуру в нужную точку и теперь просто наблюдает, как она осознаёт свою новую роль в чужой игре.

— Не жених, — лениво уточнил он. — Спаситель. Пока ещё добровольный.

Слова прозвучали не громко, но в них ощущался стальной приговор. Ни капли теплоты. Ни жеста, за который можно было бы зацепиться. Спаситель. Добровольный. Звучит почти как «временно терпящий твоё существование».

Я почувствовала, как внутри всё сжалось в тугой узел. Никакой надежды на паритет. Никаких иллюзий. Только чёткие правила чужого договора, где мои желания — лишь мелкий шрифт внизу страницы. И что теперь? Покорно опустить голову, принять спасение, купленное ценой своей свободы — и стать марионеткой в чьей-то чужой политической игре? Это был не тот исход, на который я надеялась.

— Благодарю за спасение, ваша светлость, — выдавила я, с трудом удерживая дрожь в пальцах и гнев в голосе. — Но, быть может, вы всё же объясните, зачем вам этот фарс? Или это тонкая месть за вчерашний спектакль в саду?

— Месть — привилегия тех, кто слишком много чувствует, — холодно бросил он. — Я предпочитаю рациональность. Сейчас вы — слишком выгодная фигура, чтобы позволить себе роскошь упустить. А мир уже видел нас вместе. Назад дороги нет. Ни для вас, ни для меня.

Я на миг прикрыла глаза. Так хотелось рассмеяться — горько, с надрывом, почти истерично. Но что-то внутри сдержало. Наверное, именно та часть меня, которая отчаянно цеплялась за здравомыслие и инстинктивно понимала: один неверный жест — и остатки моей свободы рассыплются прахом.

Я снова посмотрела на него внимательно и в упор. И всё, что смогла найти в его взгляде, — это бесконечная тьма. Лёд и безмолвное превосходство. Он был создан не для того, чтобы смотреть на людей — он умел лишь просчитывать их, расставлять, как фигуры, и направлять к тем точкам, где они приносили наибольшую выгоду.

— Значит, теперь я ваша невеста? — спросила я сухо, как будто читала выдержку из деловой переписки. — Или просто удобная маска на случай, если кому-то вздумается задать лишние вопросы?

Аристократ сделал шаг. Один — но этого оказалось достаточно, чтобы в горле застрял воздух. Блондин подошёл ближе, остановившись так, что между нами не осталось ничего, кроме нескольких дюймов и той самой невидимой границы, которую он разрушал с пугающей лёгкостью. Его взгляд был холоден — не просто безразличен, а клинически точен, как у врача, осматривающего пациента, которому не суждено дожить до утра… но который всё же подлежит лечению по долгу присяги.

Меня бросило в озноб. Будто кто-то сорвал с меня все одеяла и выдернул из-под ног ковёр. Температура в комнате, казалось, резко упала, а вместе с ней — и ощущение контроля. Всё моё подсознание кричало: «опасность». Сердце колотилось так, что в ушах зазвенело. Я знала — знала всеми фибрами, что именно с ним сравнивали бы пришествие дьявола, если бы ад решил носить форму безупречного аристократа.

— Это зависит от того, насколько хорошо вы сыграете свою роль, леди Эйсхард, — его голос был тихим, почти ласковым, когда он наклонился к самому уху. Но слова хлестнули, как ледяной ветер, хотя кожу обожгло тёплым дыханием. — Если убедительно, вы станете больше, чем просто хранительницей тайны. Если нет… останетесь той, кем были всегда — девушкой, полезшей слишком высоко и нашедшей свою смерть по чистой случайности.

Мои губы чуть дрогнули, глаза расширились от столь прямой угрозы, и я с трудом удержалась, чтобы не отшатнуться. Он не прикасался — и не нужно было. Всё вокруг словно сжалось, потеряло равновесие. Казалось, пол под ногами вот-вот треснет, обнажив пропасть.

— Тогда дайте указания, чего именно хотите от меня, ваша светлость, — произнесла я тихо, но твёрдо, не пряча укола в голосе. — Я буду усердно играть роль вашей невесты, но не надейтесь,