Брак по контракту со злодейкой - Ангелишь Кристалл

Взгляд ещё немного потухший, уголок губ всё ещё треснут, но уже не кровит. Щека чуть отёкшая, но если не всматриваться — почти не заметно. В остальном — вполне сносно. Выглядеть «на отлично» не входило в мои сегодняшние цели. Главное — не терять самообладания и следить за речью.

Я уже почти была готова признать, кто именно может ожидать меня внизу, но не осмеливалась сформулировать эту мысль вслух. Пока — нет. Пока она должна оставаться абсурдной. Потому что если окажется правдой… мне придётся спуститься и посмотреть в лицо собственной глупости.

Платье село безукоризненно — подчёркивало осанку, сглаживало последствия вчерашнего позора и даже будто защищало. Длинные рукава скрывали синяки на запястьях, напоминание о хватке Луиджи, а небесно-голубой цвет убирал болезненную бледность с лица, делая кожу чуть теплее. Всё выглядело спокойно, сдержанно, но в то же время достаточно внушительно, чтобы не дать повода для сочувствия или жалости.

Я сделала глубокий вдох, позволила себе пару секунд тишины перед зеркалом, а потом поднялась со своего места, пока не появилась предательская мысль запереться.

— Можно идти, — сказала вслух скорее для самой себя.

— Вы точно хотите… — с сомнением начала Розель, но я уже была у двери.

— Нет. Но всё равно пойду, — бросила я, даже не оборачиваясь, и шагнула в коридор.

Дом встретил меня глухой, непривычной тишиной. Где-то внизу отсчитывали время старые часы, и только стук моих каблуков эхом отдавался по мраморному полу. Ни шороха, ни голосов, ни привычного движения — как будто весь дом затаил дыхание вместе со мной.

Ступени казались длиннее обычного, воздух — плотнее. Каждый шаг был отмерен, будто не к завтраку я спускалась, а на дипломатическую дуэль. И кто бы ни ждал внизу — он уже победил одну сторону, просто появившись.

И всё же я шла. Медленно, не позволяя себе ни единого колебания, с прямой спиной и упрямой мыслью, что назад дороги больше нет. В голове прокручивались возможные варианты разговора — с кем бы ни предстояло столкнуться. Отступать бессмысленно. Слишком поздно. Да и нечего.

Дверь в малую гостиную была приоткрыта. Я остановилась на полпути и на секунду задержала дыхание, вслушиваясь в звуки за ней. Ни голосов, ни шагов. Только лёгкий скрип кресла, будто кто-то сменил позу, и спокойное, убаюкивающее цоканье часов, что висели на стене. Спокойствие в комнате казалось почти искусственным — ровным и безупречно выверенным, как перед бурей. Слишком тихо, чтобы не настораживать.

Я толкнула створку и вошла, не сразу переступив порог, а будто шагнув в ловушку. Взгляд сам собой метнулся по комнате, выискивая того, кто решился пожаловать с утра пораньше. Он сидел у окна — как будто был здесь всегда. Не гость, не чужак, а хозяин, терпеливо ждущий, когда ты наконец соблаговолишь появиться. Его поза казалась лениво-расслабленной: локоть на подлокотнике, в пальцах — край подушки кресла. Но что-то в нём настораживало сильнее, чем даже вчерашний удар по лицу.

Как только мои каблуки щёлкнули по полу, он повернул голову. Медленно, почти нехотя. Будто звук был не раздражающим, а ожидаемым.

— Леди Эйсхард, — произнёс Вэлмир Делавьер с той самой вежливостью, от которой по спине ползли мурашки.

Ни тени гнева, ни упрёка. Ни иронии, ни любопытства. Его голос был ровным — пугающе ровным, как у человека, который смотрит на тебя не как на личность, а как на решение. На нечто, что нужно рассчитать и, если понадобится, устранить.

Я остановилась в нескольких шагах от него. Ровно настолько, чтобы не быть слишком близко. Не выдать, как хочется уйти. Даже не поздоровалась и не произнесла ни слова. Только стояла, глядя на него, и пыталась удержать дыхание, пока сердце не ударило пару раз мимо ритма.

Он посмотрел на меня так, будто перед ним не человек, а сбившаяся с маршрута шахматная фигура, которая вдруг вздумала, что способна ходить произвольно. Никакой ярости, ни удивления, только тонкая смесь снисхождения и холодного анализа. А у меня душа сорвалась вниз, будто по ступеням — в пятки, в пол, в подземелье под этим домом. И, будь моя воля, она бы уже там осваивалась — в полной темноте, подальше от последствий собственных необдуманных решений.

— Я подумал, что вы предпочтёте разговор утром, а не на публике, — произнёс он размеренно, словно просто делал ход в своей привычной парий. — Тем более, раз уж вы предложили сделку… было бы невежливо с моей стороны не отреагировать.

Фраза “ты влипла” стала настолько громкой, что я едва не озвучила её вслух. Это был даже не страх, а именно понимание. Осознание, что теперь всё по-настоящему. Не игра, не театр на балу. А реальность, где каждое слово имеет цену, а любая ошибка — последствия.

— Полагаю, вы предпочли бы вести диалог без лишних ушей, — продолжал он, не вставая. Ни малейшего напряжения в позе, всё та же ленивость зверя, уверенного, что добыча никуда не денется. — Иначе зачем идти на такой шаг… в саду, под луной, где даже воздух был готов выдать вас с потрохами?

Я с трудом сглотнула, но не отвела взгляда. Он не чувствовал неловкости. Ни тени сомнения, ни попытки дать мне пространство. Напротив — слова, словно отточенные лезвия, летели в самую суть, не раня напрямую, но лишая возможности сделать шаг назад. И всё же я кивнула. Лучше говорить, чем продолжать стоять на краю. Хуже — уже, пожалуй, не станет.

— Возможно, я допустила ошибку, — проговорила медленно, стараясь держать голос ровным. — Но тогда… мне был нужен выход. Любой. И вы — вы были единственным, кто мог его дать. Кто мог вытащить меня из клетки, в которую меня загоняли так настойчиво, что уже не осталось воздуха.

Он не сразу ответил. Только слегка наклонил голову, как будто разглядывал новую шахматную партию — и пока не решал, что именно с ней делать.

— А теперь вы хотите, чтобы я поверил, что всё сказанное вами там было… просто импровизацией под давлением? — в его голосе скользнула насмешка, слишком лёгкая, чтобы быть случайной. — Любопытная стратегия. Сначала — дерзкое признание, потом — осторожное отступление. Почти трогательно.

Я напряглась, но взгляда не отвела. Он точно знал, как разрушать защиту — шаг за шагом, без спешки и видимого давления. Поднялся с кресла медленно, лениво, будто потягивался после долгого сна. Но в этой неторопливости было что-то тревожное — как в хищнике, уверенном, что жертва уже загнана и с места