Дикая Омега - Ленор Роузвуд

Посыл понятен. Держи свои инстинкты при себе, Доктор. Не дай инстинктам затуманить голову.

Я отвечаю ему едва заметным кивком и направляю взгляд туда, где Айви устроилась ближе к хвостовой части. Она смотрит в тонированное стекло, лицо скрыто в полутени, будто маска из камня. Вертолёт дёргается, поднимаясь в воздух, и под нами разворачивается дикая, зубчатая пасть Краснозубых гор.

Скалы, ущелья, хребты, покрытые инеем. И я снова смотрю на неё. Не могу остановиться. Ветер, вырывающийся из открытого бокового люка, шевелит огненные пряди её волос. Подбородок — поднят, взгляд направлен вперёд.

Она впитывает этот пейзаж, этот кусочек свободы так жадно, что у меня в груди что-то сжимается. Её первое настоящее дыхание за многие годы. Даже зная, что мы летим навстречу опасности, даже понимая, какой ад ждёт нас впереди — она выглядит… возвышенно. Почти безмятежно.

Я заставляю себя отвести взгляд — и встречаю глаза Виски. Он тоже смотрит на неё. Но, заметив меня, резко отворачивается.

Смешно — избегает меня с тех пор, как мы… решили его «медицинскую проблему» в лазарете. Не знаю, что у него происходит в голове стыд, замешательство или просто его привычные вспышки эмоций.

Внезапно вертолет резко трясёт. Айви вцепляется пальцами в стенку корпуса, пытаясь удержать равновесие. Прежде чем успеваю подумать — я уже на ногах. Иду к ней.

Она встречает меня взглядом, острым как лезвие. Огненная, дерзкая, непрогибаемая.

— Я в порядке, — шипит она.

Я застываю, поражённый силой, с которой она ставит меня на место. Молчаливое напоминание: она не нуждается в руках альфы, чтобы стоять прямо. Даже если я отчаянно хочу быть тем, кто её удержит.

И — да. Остальные пристально наблюдают за мной. Я ощущаю их взгляды, как стрелы в спине.

Возвращаюсь на своё место. Сажусь, с тихим проклятием. Потому что сейчас я действительно допустил слабость, которую вечно презираю в других: стал рабом собственных инстинктов.

Глава 25

АЙВИ

Я смотрю, как суровые пики Краснозубых гор скользят мимо вертолётных окон — заснеженные вершины цепляют брюшки низких, свинцовых облаков. Во все стороны тянется необъятная, дикая пустошь — мир, который не имеет ничего общего со стерильными стенами Центра Перевоспитания, бывшего моим единственным существованием многие годы.

Часы пролетают, как минуты. Я впитываю каждый миг, каждый кусочек этого вида. Я никогда не знала, что значит иметь дом — настоящий — но странная тоска, которая сжимает мою грудь, наверное, похожа на то чувство, когда возвращаешься в место, где вырос. Где все воспоминания — тёплые, горько-сладкие. Леса, горы, свобода. Глаза предательски щиплет, но я моргаю сильнее — я не дам этим альфам увидеть слабость ни на секунду.

Сегодня они тише обычного. Даже Виски не выдал ни одной из своих придурковатых шуточек. Это не страх — им, этим зверям, страх давно не знаком. Это что-то другое: возбуждение, смешанное с той мрачной трезвостью, которую приносит осознание — они могут пойти впятером, а вернуться… меньшим числом.

Меня это должно пугать. Но когда тебя сотни раз доводили до состояния, где ты молишься о смерти… угроза опасности теряет свой яд.

Когда мы приближаемся к цели — уединённому особняку, затерянному среди высот и скал, — моё сердце бьётся учащённо, смесью азарта и нервозности. Тонкие струйки дыма лениво поднимаются из труб.

Вот оно.

Мой первый вкус истинной свободы — пусть и прячущийся под маской опасной миссии бок о бок с этими брутальными Призраками.

По спине пробегает дрожь, поднимая гусиную кожу на руках, несмотря на тяжёлую тактическую экипировку, которую они велели надеть поверх моей одежды. Ткань грубая, непривычная, далеко от тонких, рваных рубашек Центра. Но гораздо сильнее одежды давит другое — пустой, разряженный винтовочный макет за спиной. Лёгкий, холодный, бессмысленный. Пустая игрушка, чтобы выглядеть «солдатом», если меня кто-то увидит.

Никакого доверия.

Просто декорация.

Я — пленница, тащимая в пекло.

Агнец среди волков — хочу я того или нет.

И всё равно — внутри меня вспыхивает опасная искра. Безумная, но живая. Этот рейд может стать моим шансом. Если я разыграю карты правильно — смогу уйти. Сбежать, исчезнуть в этих бесконечных горах.

Я буду совсем одна. Без союзников. Без укрытия от хищников и морозов. Без еды. Без тепла. Только я, моё хитроумие — и любой мусор, который успею украсть, если сорвусь с поводка.

Если повезёт — найду патроны для пустой винтовки.

Голоса рассудка шипят, показывая, как легко я могу умереть: разорванная когтями хищника, замёрзшая до каменной неподвижности, разбившаяся о скалы, или, хуже всего — попавшая в лапы альф, которые голоднее меня.

Челюсть сжимается. Ладонь крепче хватается за бесполезное оружие. Нет. Я не дам страху затуманить мозги. Я пережила слишком многое.

Это мой шанс. Может быть — единственный.

Глухой голос Виски вырывает меня из мыслей:

— Вот и оно.

Он сидит вперёд наклонившись, смотрит через мощные бинокли. Я вижу дым, лениво тянущийся над лесом. Решимость в груди тяжелеет, превращается в камень.

— Дым идем из домика. Кажется, наши мальчики на месте, — продолжает он.

Мой взгляд резко дергается к столбам серого дыма, поднимающимся сквозь деревья. В груди твердеет решимость. Что бы ни случилось, я должна быть готова схватить свой шанс.

Никаких сомнений. Никакой пощады. Только одержимость выжить — та самая, что держала меня живой все эти годы.

Вертолёт резко кренится, уходя в широкий разворот, чтобы не вспугнуть цель. Сквозь затемнённое стекло я вижу лучше: огромное поместье, спрятанное в ложбине между двумя гигантскими вершинами. Дыхание перехватывает — ансамбль из бревенчатых домиков вокруг настоящего стеклянного дворца, всё это окружено высоким забором, утыканным колючей проволокой и охраняемым вооружёнными патрулями.

О том, чтобы просто войти через парадные ворота, можно забыть сразу.

У Тэйна дёргается мышца на каменном подбородке, пока он оценивает территорию, его пронзительные обсидиановые глаза не упускают ни одной детали.

— Похоже, наша разведка не преувеличивала, — роняет он, и в его голосе впервые слышится тень одобрения. — Это место заперто крепче, чем банковское хранилище.

Валек двигается рядом, пряжки и ремни на его снаряжении тихо поскрипывают, когда он выпрямляется из своей ленивой полулёгкой позы.

— Чем больше охраны, тем лучше, — мурлычет он своим гладким, хищным шёпотом. — Значит, у нашей маленькой пташки будет много жирных ублюдков, которых можно выпотрошить.

Меня пробивает дрожь от того почти сладострастного наслаждения, с которым он говорит о смерти. Остальные, кажется, уже давно к этому привыкли. Для таких извращённых тварей —