Хозяйка Шорхата - Раяна Спорт

нам служанки донесли ей весть о том, что я отказываюсь от еды. Уж кто-кто, а она никак не хотела понимать причину отсутствия у меня аппетита. Ворча и охая, она лично пыталась меня накормить, будто я маленький ребенок.

Ее беспокойство было понятным. За все эти годы, что я прожила в Шорхате, я никогда не отказывалась от завтрака, а тут на тебе — нет аппетита. Но я знала, что за ее ворчанием скрывается искренняя забота. Просто она не умела выражать ее иначе. Ей проще было накормить, чем утешить. Да и в глазах главной кухарки я все также остаюсь тем голодным ребенком, который все время украдкой от домочадцев просил на кухне добавки.

Наконец по ту сторону окна послышался шум копыт, окрики мужчин и скрип колес. Не сговариваясь, мы с матушкой поспешили к главным дверям, дабы лично встретить приехавших. Сердце колотилось в груди, смешивая тревогу с надеждой. Хотелось лично встретить приехавших, увидеть их лица, понять, что они привезли с собой — раздор и уныние или же всеобщую радость и облегчение?

Первыми с коней спрыгнули мужчины, их лица, скрытые под слоем дорожной пыли, были непроницаемы. К ним тут же бросились слуги-мальчишки, торопливо уводя уставших коней в конюшни. Следом, словно робкие птенцы, осторожно слезли с телег дети-сироты. Они помогали друг другу, кто словом поддержки, кто протянутой рукой, в их движениях чувствовалась сплоченность, рожденная общей бедой.

Матушка, не дожидаясь, пока слуги распахнут двери, сама рванула одну из створок на себя. В лицо ударил прохладный осенний ветер, пахнущий прелой листвой и дальней дорогой. Я последовала за ней, стараясь скрыть дрожь в коленях.

Мужчины, освободившись от коней, выстроились в неровную шеренгу. Их одежда, когда-то добротная, теперь была покрыта грязью и пылью, лица осунулись, а глаза смотрели устало и настороженно. Никто из них не улыбался, не приветствовал нас. Лишь один, самый старший, с седой бородой и глубокими морщинами, выступил вперед и низко поклонился.

— Милостивая госпожа, — произнес он хриплым голосом, — мы прибыли по приказу короля. И привезли тех, кто нуждается в вашем милосердии.

Кивнула головой, не произнося ни слова. И удивилась тому, как матушка внимательно осматривала детей, сгрудившихся позади мужчин. Маленькие, испуганные лица, большие, полные надежды глаза. Некоторые жались друг к другу, словно ища защиты. Другие, напротив, стояли прямо, с гордо поднятой головой, пытаясь скрыть свой страх.

Я заметила девочку лет семи, с заплетенными в косу светлыми волосами. В руках она крепко держала старую, потрепанную тряпичную куклу, прижимая ее к себе, словно это был единственный островок стабильности в неизвестном ей будущем. Но больше всего меня поразили ее глаза. В них плескалась такая глубокая, взрослая печаль, что у меня сжалось сердце. В горле встал ком, а в глазах предательски защипало.

Слишком маленькие. Слишком беззащитные. Слишком… Да все слишком!

Я смотрела на этих худых, бледных, изнеможденных детей и едва сдерживала слезы. Война — это ужасно, это бесчеловечно, но дети не должны страдать от действий взрослых. Это неправильно. Это не по-божески. Как можно отнимать у них детство, как можно лишать их надежды? Как можно смотреть в эти глаза, полные боли и отчаяния, и оставаться равнодушным?

— Добро пожаловать, дети мои, — наконец первой произнесла матушка. Впервые за несколько дней в ее голосе я услышала непривычную мягкость. — Вы устали с дороги. Сейчас вас накормят, обогреют и дадут отдохнуть. Не бойтесь, здесь вам будет хорошо.

Она сделала знак слугам, и те, оживившись, принялись помогать детям. Мальчишки и девчонки, словно маленькие птички, робко покидали свои временные убежища. Некоторые из них, не веря своему счастью, украдкой оглядывались по сторонам, словно ожидая подвоха.

Я подошла к девочке с куклой и протянула ей руку. Она посмотрела на меня с недоверием, но все же позволила мне взять ее ладошку в свою. Ее рука была холодной и дрожала.

— Как тебя зовут? — спросила я тихо.

— Анита, госпожа, — прошептала она, не отрывая взгляда от моей руки.

— Ты храбрая девочка, Анита, и сильная. Пойдем со мной, я покажу тебе твою комнату.

Охваченная нахлынувшими чувствами, я совсем забыла о своей сводной сестре. И вспомнила лишь тогда, когда выпрямилась в полный рост, сжимая в руках детскую ладошку. Она стояла поодаль, у самой крайней телеги, нерешительно переминаясь ногами.

«Вот черт! И как теперь быть? Не могу же я отослать ребенка от себя в первые же минуты знакомства!», — я мысленно обругала себя, чувствуя, как поднимается волна раздражения. Ситуация складывалась хуже некуда.

Слава богу, на помощь вовремя подоспел Дарк. Он, как всегда, проявил чудеса такта и находчивости. Улыбнувшись Аните, он что-то ей сказал. Малышка, кажется, сразу же забыла о своем недавнем страхе и уверенно вложила е его раскрытую ладонь свою ручку. Дарк умело отвлек ее внимание и увел за собой, предлагая осмотреть их новый дом.

Я же осталась под прицелом несколько десятков пар глаз.

С первого взгляда на свою сводную сестру я еще раз поняла, что способна замечать то, что не видят другие люди. Лицо Ансаи, представлявшееся мне в видениях, оказалось точь-в-точь таким же миловидным. Единственная существенная разница между видениями и реальностью заключалась в том, что девочка подросла и превратилась в привлекательную юную девушку. Теперь-то я понимаю, отчего Борт де Сан-Раду яростно встал на ее защиту — она пленила его сердце своею красотой.

Одно могу сказать точно — Ансая была похоже на свою мать, но черты лица ее были мягче, чем у Антаи. Кроме того, у нее оказались голубые глаза и густые темные волосы Кандена Сан-Данара, отца Надэи.

Девушка, стоявшая передо мной, казалась хрупкой и беззащитной. Ее юный возраст подчеркивался скромным темно-синим платьем, которое никак не вязалось с ее истинным положением. Это был наряд, скорее подходящий для простой крестьянки, чем для той, кем она являлась на самом деле. Две темные косы, заплетенные туго и аккуратно, обрамляли ее лицо, а голову покрывала простая белая вуаль, скрывающая часть ее волос. Вся ее внешность кричала о смирении и простоте, что лишь усиливало контраст с тем, что я знала.

Собрав волю в кулак и подавив бурю эмоций, бушевавшую внутри, я произнесла:

— Добро пожаловать в Шорхат, сестра.

Мой голос прозвучал тише, чем я планировала, словно вырвался из горла с трудом. Слова уже были сказаны, выпущены на волю, как птицы из клетки. Теперь оставалось только ждать. Ждать ее реакции, ее взгляда, ее слов. Ждать, пока