Сопротивляться бессмысленно - Юлия Резник

Пиздец. Просто пиздец какой-то. Он в трусах. Но мой взгляд останавливается чуть выше. Там, где на его волосатом животе отчетливо виднеются следы ее помады. Делаю жадный вдох, но в нос ударяет ядреный аромат мускуса и чужого пота — и от этого только хуже.

Хочется схватить ее за волосы и потребовать объяснений. Где-то по краю сознания проносится идиотская мысль, что, возможно, у нее для этого была какая-то веская причина… Но хоть убей, я не могу придумать ни одной, которая бы могла объяснить… Нет, тупо примирить меня с тем, что вижу.

Я отступаю, хватаясь за перила в отчаянной попытке удержаться в этой сумасшедшей реальности. Тегляев обнимает Саби так, что его огромная красная лапища накрывает ее тугую девичью грудь, и что-то рычит ей в ухо. Дверь практически тут же со щелчком закрывается, будто затвор фотоаппарата, навсегда запечатлевший в памяти этот последний оглушительный кадр.

Делаю очередной глубокий вдох. Который сопровождается странным хрипящим звуком. Ну, это край… Еще расплачься давай, Багиров. Ты чего, мужик, а?

Хмыкаю. Остервенело трясу головой, будто вытряхивая из нее события последнего часа. Растираю колючие щеки.

— Сын, пойдем, а?

— Бать, ну ты еще что тут делаешь? — вздыхаю я.

— Страхую. Мало ли. Может, тебе бы понадобилась помощь с трупом.

Дурацкая шутка. Но такая… поддерживающая. Сейчас, как ни странно, приятно осознавать, что мне есть кому прикрыть спину. Отец похлопывает меня по плечу. Я с благодарностью накрываю его руку своей ладонью. Коротко сжимаю пальцы и первым шагаю к лифту.

— Тебя куда сейчас?

— Домой. — Сжимаю переносицу.

— Точно? Может, ну его на хрен в таком состоянии… одному?

— Боишься, как бы я опять не наломал дров?

— А что, не стоит бояться?

— Нет. Я в норме.

Через полчаса я поднимаюсь в свою квартиру. Тело движется само, по инерции, как хорошо слаженный механизм. Выуженные из кармана куртки ключи со звоном падают. Поднимаю и не с первой попытки, но все же попадаю в замочную скважину.

Захожу. Раздеваюсь по ходу дела, собирая вещи в мусорный пакет. Не хочу, чтобы хоть что-то напоминало о том, что я пережил. Наливаю виски. Безо льда. Без закуски. Той просто неоткуда взяться в моем холодильнике.

Горло обжигает. Тепло расползается по груди. Еще порция. И еще…

В своей жизни я видел столько боли, что думал, будто знаю о ней все. Но нет. Это что-то совершенно новое. И вот ведь какая штука… Даже в этой агонии я все еще пытаюсь найти оправдания случившемуся. Сабина могла испугаться противостоять Тегляеву, оставшись одна. Это ясно как божий день. Но я же обещал все разрулить! А она, выходит, вообще мне не верила? И черт с ним, конечно, я бы, может, даже понял это… В конце концов, что взять со слабой запуганной женщины?! Я бы понял ее и простил, да. Если бы не последняя ночь. А так у меня просто в голове не укладывается, как после того, что у нас было, она могла по доброй воле лечь под этого борова.

Телефон пиликает. Не беру. Сообщения? Скорее всего, от Светки. Или от кого-то из родителей. И то и другое мне сейчас совершенно не интересно.

Подхватываю бутылку, пьяно озираясь по сторонам. Делаю глоток. Я живу в этой квартире почти десять лет. Но сегодня в ней нет ни одного угла, где не было бы Сабины. Плед, в который она любила завернуться, небрежно брошен на диване. Чашка, из которой она предпочитала пить свой кофе, стоит на полке на самом видном месте. Я не знал, что посредством вещей можно так остро ощущать чьё-то отсутствие. Мне хочется облить все бензином и чиркнуть спичкой.

Дурацкая идея, да. Опасная. От греха подальше прячу руку в карман и делаю еще несколько жадных глотков. В груди натурально горит огнем. Губы не чувствуют вкуса. А мне все мало. Память, стерва, не даёт пощады. Снова и снова подкидывает фрагменты: то, как она смеялась, уткнувшись в мою грудь. То, как носила мои футболки, которые были ей отчаянно велики. То, какой ошарашенной и беззащитной выглядела, когда кончила. А потом еще раз… И это всё сейчас как заточка в сердце.

Холодный воздух из окна ударяет в грудь. Я забыл закрыть его. Или оставил открытым специально? Ничего не соображаю.

Может, если замерзну, будет меньше болеть? Хотя вряд ли. Такое не лечится. Такое проходит само. Стирается временем…

Я сижу на полу, уткнувшись затылком в стену. Бутылка пуста. Как и я. Уже завтра надо будет брать себя в руки и начинать строить планы на дальнейшую жизнь. А пока можно сколько хочешь жалеть себя, что я и делаю.

Глава 20

Сабина

В дверь звонят не прекращая. А мне так хочется тишины…

Заставляю себя скатиться с разворошенной постели. Открываю не глядя — в конце концов, вряд ли со мной случится что-то хуже того, что я уже пережила. Вряд ли кто-то причинит мне большую боль, чем мужчина, которому не нужно звонить, чтобы войти в мой дом.

— Ну, наконец-то! — с облегчением вздыхает…

— Аня? Ты что тут делаешь? — округляю глаза.

— Я что?! Тебя вторую неделю нет в универе. На связь ты не выходишь… Еще и эти фотки в сети. Что я, по-твоему, должна думать?! — она отталкивает меня плечом и, не дожидаясь приглашения, заходит в квартиру. Присвистывает. — Ну, ни хера себе хоромы, Сабинка!

— Как ты узнала мой адрес? — спрашиваю без особого интереса.

— Да как… Пришлось поднять кое-какие связи в деканате, — бурчит Саранская, обернувшись посреди гостиной. — Ну, рассказывай.

— О чем?

— Как ты докатилась до такой жизни? — она обводит рукой организованный мной бардак и морщит нос. А потом демонстративно подходит к окну и распахивает его настежь. В комнату врывается прохлада, я ежусь, стараясь не смотреть на туманную пустоту за окном, которая с каждым днем манит меня все сильнее.

— Сабин! — напоминает о себе Аня. Я пожимаю плечами.

— Я тут. Просто не знаю, что тебе ответить.

— Эти фотки… Это ведь не фейк, да? Ты реально вернулась к этому гондону?!

Я немного истерично смеюсь.

— Ответ на первый вопрос — не фейк. А на второй — даже не знаю.

Опускаюсь на диван. Обхватываю руками колени, прижав голые ноги к груди — температура в комнате падает очень быстро. Я только сейчас понимаю, как отчаянно мне не хватало свежего воздуха все эти дни, что я боялась подойти к окну поближе.

— Ты не с ним? — хмурится.

— Я… Наверное, правильно