Огонь в его душе - Руби Диксон

не может лежать на животе. На ее стороне? Я не хочу причинять ей боль, но она подает мне четкие сигналы о том, что хочет спариться, и я хочу доставить ей удовольствие.

— Ваан, ксме, — снова говорит Гвен.

— Ксме, — соглашаюсь я, это странно произносить резко звучащие человеческие слова.

Она хихикает.

— Не, не , ксме! — Она глупо поджимает губы, глядя на меня.

— Ксме, — повторяю я, что только еще больше рассмешило ее. Нахмурившись, я изучаю ее лицо. Чего она требует? Пока я наблюдаю за ней, она преувеличенно облизывает свои пухлые губы, оставляя их блестящими, влажными и соблазнительными. Я думаю о том, как она взяла мою губу в свои и прикусила ее, и мой член дернулся у ее бедра. Она хочет еще покусываний ртом?

Я бы с удовольствием дал ей это. Я придвигаюсь ближе, и она приподнимается мне навстречу. Однако, прежде чем я успеваю прикусить ее губы, она прижимается своими к моим еще раз, а затем проводит языком по уголку моего рта.

Я отстраняюсь, пораженный. Я… не ожидал этого.

— Кс, — тихо произносит она, сокращая расстояние между нами и снова прижимаясь губами к моим. — Кс.

Урча от удовольствия, я кладу руку ей на талию, чтобы притянуть ее ближе. Если все, что она хочет сделать, это потереться губами, я с радостью это сделаю. Аромат ее возбуждения витает в воздухе, сводя меня с ума от потребности в моей паре. Я облизываю ее рот. Скоро это будет ее влагалище, но пока я буду лизать ее рот так, как она хочет.

Она стонет, ее губы приоткрываются, и ее язык скользит по моему. Этот маленький жест наполняет меня голодной потребностью, и я издаю низкое горловое рычание, притягивая ее ближе к себе.

Гвен издает тихий вскрик, и на этот раз это не от удовольствия, а от боли. Я отпускаю ее, со стыдом осознавая, что задел одну из ее травмированных рук. Ее глаза плотно закрыты, и, пока я смотрю, из них струится пот.

«Я здесь, — говорю я ей, даже когда глажу ее по волосам. — Все в порядке. Я здесь».

Мне стыдно, что я причинил ей боль, желание, бушующее во мне, сменилось чем -то более темным. Сгущаются тучи, и вот так просто власть над моим рассудком исчезает. Разочарование и ярость бурлят в моем сознании — ярость на это ужасное место, полное неприятных запахов, человеческих ульев и недружелюбных мест. Ярость на бесконечный гул в моей голове, который поглощает мои мысли целиком и не дает мне сосредоточиться, не дает света, вообще ничего. Рычание нарастает в моем горле, и я приветствую гнев.

Гнев приятен.

Гнев разжигает огонь в моем животе.

Гнев.

Гнев.

Г нев.

Желание причинить боль, заставить все кровоточить проносится сквозь бурю в моем сознании, такое же зазубренное и острое, как любая молния. Кровь — это хорошо, решаю я. Кровь и боль. Эти люди должны страдать так же, как страдаем мы, дракони. Если нам суждено оказаться здесь в ловушке, они пожалеют об этом…

— Ваан.

На мгновение я не узнаю звук. Он отдаленно всплывает в моих мыслях, как незаконченное воспоминание.

— Ваан.

Голос терпелив. Нежный. Женский. Сладкий.

Грозовые тучи немного расступаются, и я вижу перед собой лицо. Лицо с темными глазами и копной вьющихся темных волос. Человеческое лицо… но запах принадлежит моей паре.

Я моргаю, глядя на нее, пытаясь понять, кто она такая.

— Гвен, — тихо произносит она, и я вспоминаю.

— Гвен, — эхом отзываюсь я, тучи рассеиваются еще немного. Ровно настолько, чтобы я вспомнил, что она не совсем моя, пока.

Глава 20

ГВЕН

Отек на моих руках проходит через два дня, а через четыре я почти прихожу в норму. Я могу держать предметы без ощущения, что мне хочется ампутировать обе руки, а с эластичными бинтами на каждой руке я практически возвращаюсь к себе прежней.

Это значит, что Ваану не обязательно быть моей тенью двадцать четыре часа в сутки. Это значит, что ему не нужно помогать мне ходить в ванную или кормить меня и поить водой. Это значит, что ему не нужно чинить мне одежду или укутывать меня в одеяла на ночь. Ему больше не нужно играть роль няньки. Я уверена, что через пять дней он готов отойти от меня на несколько минут.

Что касается меня, ну… Я не совсем уверена в своих чувствах. Я должна испытывать облегчение от того, что больше не завишу от него, но это звучит немного безумно (даже для меня) осознавать, что мне на самом деле нравилось, когда меня баловали в течение нескольких дней. Ваан первоклассен, когда дело доходит до заботы обо мне. Со мной никогда не обращались так хорошо. Он никогда не отходит от меня, следит за тем, чтобы мои «одеяла » были туго подоткнуты, и старается предугадать каждую мою потребность, как будто от этого зависит его жизнь. Конечно, тот факт, что он крупный, красивый мужчина, стремящийся доставить мне удовольствие, делу не мешает.

Я думала , что через несколько дней меня стошнит от его общества, но… Это не так.

— Ешь, — говорит мне Ваан, поднося ко рту кусочек жаренного мяса.

Я откусываю кусочек — нельзя выбрасывать еду впустую, особенно в «П осле », и качаю головой.

— Я только что позавтракала. Я наелась.

Ваан еще недостаточно владеет английским, чтобы понять это. Он отщипывает еще один кусочек от курицы, которую поджарил, и предлагает его мне.

— Ешь.

Начинаю жевать и говорю:

— И как ты вообще выучил какие -то слова, — бормочу я, отправляя в рот второй кусочек. Когда я пытаюсь взять бутылку с водой, он рычит и бросает на меня предупреждающий взгляд. — Хорошо, сделай это сам, — говорю я ему раздраженно, и он так и делает, откручивает крышку и подносит ее к моим губам. Он вообще не хочет, чтобы я двигала запястьями… Или, может быть, ему просто нравится нянчиться со мной.

В любом случае, это одновременно и раздражающе, и замечательно. Хотя я начинаю немного уставать от жареных кур. Единственное, за чем Ваан отважился поохотиться, были курицы. Неподалеку отсюда есть небольшая стая диких животных, которые бродят взад и вперед по шоссе, и это примерно то расстояние, на которое Ваан готов был отойти от меня.

Поэтому я ем