Интермеццо Лина - Рита Трофимова

просто немыслимо… безответственно! — возмущался мужчина. — Любой патологический процесс в брюшной полости может печально закончиться, что говорить о гнойном холецистите! Это серьёзная болезнь, опасная осложнениями. Перитонит, сепсис… они часто приводят к летальному исходу. Пойми, её недуг длился не одну неделю и даже не один месяц! Как можно быть настолько невежественной? Она бы хоть о дочери подумала! Что будет с ребёнком?

— Эдик, прошу тебя, нас могут услышать, — заволновалась тётя Марина. — Я так надеюсь, что всё обойдётся… Пожалуйста скажи, что Марта поправится! Кстати, ты звонил Элеоноре?

— Звонил, но абонент не доступен второй день, чёрт знает что! Нужно сообщить родственникам, они должны быть готовы ко всему.

Тётя Марина прерывисто вздохнула:

— Любимый, всё должно обойтись!

— Будем надеяться, Мари, что так и будет…

Глава 20

В сумерках гостиной слышались шорохи, тени блуждали в ночи, прятались в углах спящего дома, притворяясь застывшими монстрами. Лина ощущала их незримое присутствие — леденящее спину дыхание и ускользающие взгляды, вздрагивала от малейшего шума за шторами и у потолка. Теперь-то девочка знала: они существуют! Воображение бесновалось, подкидывая новые картинки и пробуждая ночные кошмары. Но все её страхи мгновенно меркли перед одним большим страхом потерять самое близкое и родное — маму Марту!

Новость обрушилась на хрупкое сознание девочки так неожиданно, что всё вокруг поблекло и поплыло. Пошатнувшись, она подавила отчаянный порыв разрыдаться. Легко ступая в жуткую темень, Лина рванула по ступенькам лестницы вверх, бесшумно пронеслась по сосновым доскам паркета и скрылась за стенами гостевой, словно в капсуле спасительного бункера.

Рухнув на кровать, она разразилась сдавленным плачем, позволив наконец несчастьям излиться наружу. Тело сотрясалось мелкой дрожью, губы шевелились в беззвучной молитве: «Боженька, спаси мою мамочку, спаси её, умоляю, только бы она была жива!»

Лина глотала горькие слёзы, тщетно пытаясь унять свои страхи. Холод покалывал кожу ледяными иглами, пронизывал душу, пробирал до самых косточек. Робкие надежды таяли с каждой секундой, а силы иссякали…

Вдруг чьи-то пальцы коснулись её волос, погладили висок и макушку. Эти нежные руки она бы узнала из сотни тысяч других. Тётя Мариночка! Женщина обнимала её и шептала ласковые слова, баюкала. И вскоре рыдания девочки стихли, лишь редкие жалобные всхлипы прерывали ночную тишину. Расслабившись в тепле материнских рук, она постепенно забылась тревожным сном…

* * *

Вот уже неделя пролетела с того злополучного происшествия с Мартой. Лина постепенно привыкала к неторопливому образу жизни соседей. Поначалу безнадёжная тоска одолевала её — глаза припухли от слёз, а взгляд уплывал в пустоту и казался потерянным. Сон был чутким, еда казалась безвкусной. К тому же слишком близкое соседство с Филиппом невероятно смущало девочку — ей было неловко каждое утро видеть сонного и взъерошенного парнишку, сидеть за одним столом и появляться перед ним в зарёванном виде. Впрочем, он вёл себя вполне дружелюбно — не задирался и не острил, а иногда даже звал Лину смотреть «Наруто». Она забывалась в тёплых объятиях тёти Марины, успокаивалась под ободряющими, сочувственными взглядами дяди Эдика, отвлекалась на невинные забавы Филиппа.

В присутствии девочки взрослые старались не затрагивать медицинских тем — слишком болезненно Лина воспринимала новости о матери. Она собирала сведения по крупицам, прислушиваясь к разговорам, ловя каждый намёк дяди Эдика. Мама Марта находилась в реанимационном отделении «Склифа» и медленно шла на поправку. Её состояние расценивалось как стабильно тяжёлое, она была ещё слаба, но боевой настрой уже вовсю звучал в голосе. В те редкие мгновения, когда Лине выпадала возможность пообщаться с мамой по телефону, Марта призывала её к порядку и дисциплине, требовала от дочери усердия во всём. И девочка облегчённо вздыхала, слыша привычный тон матери, будто бы и не было никакой болезни. Ей было невдомёк, каких усилий стоило Марте изображать из себя сильную духом.

Дядя Эдик лично курировал больную, созванивался с врачами, а иногда и сам ездил в клинику. И теперь Лина не сомневалась: мама обязательно поправится. Скоро, совсем скоро её переведут в обычную палату, и вот тогда она сможет навещать маму в больнице хоть каждый день, а пока остаётся только ждать.

От Элы — нерадивой сестрицы-матери — всё так же не было вестей, девушка как в воду канула, её телефон оставался вне зоны доступа.

Спустя неделю тревоги Лины улеглись и окружающий мир вновь заиграл привычными красками. Она и просыпаться стала позднее, уже привычно — в девять часов.

Каждое утро Филипп и дядя Эдик уходили на пробежку, завершая утренний марафон купанием в холодной реке. Это был ежедневный сложившийся ритуал, исполнению которого могли помешать разве что землетрясение, ну или ливень.

Дом пробуждался под звуки мелодичного рока. Старые и новые хиты, увлёкшие Лину струнным звучанием гитар, явились для девочки приятным открытием. И почему мама Марта говорила, что рок — это скверно? Лина стала различать красивую мелодику, порой нагромождённую сложным звучанием инструментов. Этот стиль ей нравился в разы сильнее, чем все вместе взятые Юлькины песенки. Быть может, на восприятие влияло время и место? Лина толком объяснить не могла, но отчего-то глубоко чувствовала музыку, охотно напевая уже запомнившиеся строчки из песен: «You’re in the army now…» или «What can I do?» или «My friends are so distressed, And standing on…»

Тётя Марина готовила вкусные завтраки. К приходу мужской компании на кухонном столе уже стояли блюда с хрустящими гренками, оладьями или блинчиками, приправленными ягодным джемом или сгущёнкой. Когда-то давно мама Марта обучила тётю Марину кулинарным премудростям, и теперь женщина получала удовольствие от процесса, экспериментируя и удивляя домочадцев новыми блюдами.

Фил, взбодрённый утренними заплывами, с аппетитом поглощал еду и хвастался спортивными достижениями. Стоило парнишке увидеть на тарелке пористые румяные блинчики, и он напрочь забывал об этикете. Вот и сегодня Лина прониклась забавным рассказом Филиппа о том, как тот нырял почти до самого дна и дважды за утро переплывал речку — хоть и не сильно широкую, но не каждый осмелился бы на такое.

— А можно я завтра тоже на речку пойду? — Лина с мольбой посмотрела на тётю Марину.

— Ну что ты, Линочка, я буду волноваться, — забеспокоилась женщина и погладила её по спине.

— Не-а, мы тебя не возьмём, — пробурчал Филип с набитым ртом, — вдруг ты снова надумаешь топиться.

— Филипп! — одёрнул сына дядя Эдик. — Где твои великосветские манеры?

— Ну чего — я? — Фил, наспех покончив с завтраком, быстро