Интермеццо Лина - Рита Трофимова

пчёлы. События последних дней всплывали в памяти, учащая сердцебиение. Сибас, устроившись у ног девочки, нервно бил хвостом при каждом её нечаянном движении. Лина вертелась, считала слоников, как учил её Фил, плутала в подземных лабиринтах Арм-Анна*, теряла факел и находила вновь, но так и не могла заснуть.

Вдруг едва уловимый стон послышался в ночи. Лина насторожилась и медленно села в постели. Тишина… В гостиной часы пробили три раза. Лина напрягла слух и открыла глаза, ожидая увидеть что-то страшное и тревожное, но дом спал, и природа за окном отдыхала — ни ветерка, ни шелеста листьев в саду. Девочка облегчённо вздохнула и вновь опустилась на подушку, как вдруг… снова услышала стон: тихий, сдавленный, протяжный… От страха сердце пустилось в пляс, его стук гулко отдавался в висках. Что это⁈.. Быть может, тёте Мариночке плохо⁈

Затаив дыхание, Лина выскочила из постели и в чём была выглянула в коридор. Медленно прошлась по дощатому полу к спальне Полянских. Прислушалась. Снова стон! У девочки ноги подкосились от ужаса, в животе пробежал ледяной холодок. Бледное лицо матери припомнилось ей в момент внезапного приступа. Что же делать?

В комнате Филиппа горел ночник, полоска тусклого света тянулась по полу. Лина с трудом добрела до его двери. Вздрагивая от страха и учащённо дыша, она прислонилась спиной к стене и заглянула в узкую щель. Парнишка сидел за столом и что-то яростно чертил в блокноте, лицо его искажала гримаса злости. Почему-то девочка не решалась окликнуть его, так и наблюдала за неприкрытыми эмоциями, а потом сползла по стене и накрыла лицо ладонями. Сколько бы она там просидела, если бы не внезапный поток ветра, качнувший дверь? Та предательски скрипнула, и Фил обернулся, а через секунду уже нависал над девочкой.

— Ты чего тут? — резко спросил он. — Чего не спишь, три ночи уже!

— Мне кажется, тёте Мариночке плохо, — всхлипнула Лина и задрожала.

Из спальни Полянских снова послышался тихий стон.

— Идём отсюда. — Филипп, не церемонясь, зацепил её за локоть, поднял и потащил на балкон. — Это не для детских ушей.

— А как же тётя Мариночка⁈ — Лина попыталась вырваться, но ощутила жёсткое сопротивление парнишки. — А вдруг ей плохо, как тогда маме Марте?

— Я тебя уверяю — там всем хорошо! — зло усмехнулся Фил.

— Ты всё врёшь, — всхлипнула Лина, горячие слёзы брызнули из глаз.

Филипп закипал, Лина почти физически ощущала его гнев.

Он распахнул балконную дверь и подтолкнул встревоженную Лину к стене, а сам ухватился за перила и сжал их с такой силой, что дерево жалобно скрипнуло.

— С-сука… — процедил он сквозь зубы.

Лина не понимала, что происходит и почему Фил так злится. Ей доводилось видеть его разного — серьёзного и забавного, спесивого и покладистого, но вот такого агрессивного, взбешённого Фила она видела впервые. Лина растерялась и беспомощно уставилась на парнишку, ладони её взмокли от волнения.

— Достала, как же достала, — хрипло зашептал Филипп, — она, видите ли, ребёнка ждёт, ребёнок понадобился⁈ А меня кто об этом спросил, мне оно нужно?

Лина глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

— А я… я была бы рада, если бы мама родила мне сестрёнку или братика, — прошептала она, и тут же, представив тётю Марину с малышом на руках, слегка улыбнулась, — я бы играла с ним, нянчила, это ведь такое счастье!

— С дуба рухнула, что ли? — оборвал её Фил, — на фига мне это «счастье»? Мне и так хорошо, поняла?

— Но тётя Мариночка…

— Что — тётя Мариночка? Ты ничего не знаешь, поэтому не лезь.

— Но она любит тебя, она всех любит, и она такая…

— Любит всех! Точно подмечено. Всех и никого, кроме себя. Я бы послушал, как бы ты рассуждала, если б тебя променяли на какого-то там мужика.

Фил вновь стиснул перила, эмоции били через край.

— Что… ч-что ты такое говоришь? — пролепетала девочка, запинаясь. Она неотрывно смотрела на парнишку и дрожала.

— Твоя обожаемая тётя Мариночка кинула нас с папой, ушла к чужому мужику! Ровно год и тридцать четыре дня я ждал её! Каждый день ждал, верил, что она вернётся, бежал на каждый стук в дверь, с надеждой смотрел на телефон, но она не возвращалась… не звонила даже. Будто, кроме той ненормальной любви, ничего и не существовало! В гробу я видал эту любовь, если от неё страдают все! Я тогда совсем малой был и не знал, что к чему, не понимал, почему папа такой, а его как подменили. Однажды он крушил всё вокруг себя, я очень испугался, очень, и меня забрали к Полянским, к бабушке. Вот там-то я и узнал всё. Подслушал! Сначала не поверил, не, ну… бред какой-то, моя мама так не могла, она моя и… короче, вот…

Фил надрывно вздохнул и замолчал. Потрясённая Лина затихла.

— Не может быть! — пролепетала она. — Тетя Мариночка никогда бы не поступила с тобой так. Никогда…

Память внезапно подкинула обрывки фраз из разговоров женщин, душевные откровения тёти Марины.

Фил молча смотрел перед собой невидящим взглядом.

— Думаешь, я такой двинутый, кидаюсь на мать? Да мне не раз приходилось слышать от пацанов, какая она. Вот и сегодня пришлось вступиться…

— Так значит, значит, ты из-за мамы такой был?..

— Конечно, чего я тут распинаюсь, хотя… тебе не понять.

Слёзы против воли полились по щекам девочки.

— Ошибаешься, я всё понимаю, — всхлипывала она, — ведь мама Марта мне вовсе не мать, она… бабушка моя, а свою родную мать я даже мамой назвать не могу. Это — сестра моя, Эла! Она меня бросила, как только родила, и я ей никогда не была нужна! В тот день, когда… мы встретились с тобой на речке, я всё узнала, случайно подслушав разговор девчонок, они смеялись надо мной и…

— Так вот почему ты топилась⁈ — нахмурился Фил. — Не, вот я бы точно топиться не пошёл, я бы… — Он сжал кулак и смачно дунул на него.

— Я не топилась, — засмеялась девочка сквозь слёзы, — сама не знаю, как всё это вышло. Рассуждения Филиппа и его хулиганский жест внезапно развеселили её.

— Я даже знаю, кто был виновником трагедии. Юлька?

Лина молча кивнула.

— Крутая подруга! — хмыкнул Фил, — болтает за твоей спиной, ошивается тут…