Американка - Хэдди Гудрич

— Фрида! Фрида, ты где?

Я вышла на балкон, снизу на меня смотрел Раффаэле.

— Эй, спускайся! Прокачу тебя на мотоцикле.

Несмотря на охрипший от крика голос, в нем чувствовалась счастливая убежденность в том, что я захочу пойти с ним гулять. Его предложение — это не вопрос. Его нахальство и абсолютная уверенность заставили мое сердце биться быстрее. Я быстро надела куртку, попутно убеждая себя, что делаю это, просто чтобы он перестал орать. Вдруг его услышат соседи и расскажут Аните, которая еще очень мало о нем знает.

Но когда я увидела Раффаэле в лучах солнца, тревога во мне стихла. На нем были джинсы и свитер, и он казался больше похожим на моего ровесника. И он был красив, в этом у меня больше не оставалось сомнений.

— В следующий раз можешь позвонить в домофон.

— Ах, так значит, будет и следующий раз? — отозвался он с довольной улыбкой, потому что, сама того не желая, я подтвердила его правоту. — А куда звонить?

— В квартиру Паломба.

— Паломба, ну и разве это так сложно? Я спросил у какой-то страшной ведьмы на первом этаже, но она мне не сказала, — заметил он с презрением, но непонятно, мать или дочь он имел в виду.

— А как твоя фамилия?

Он ответил. Потом мы подошли к его ярко-красному мотоциклу, припаркованному на площади. Судя по гордому виду Раффаэле, мотоцикл не был взят напрокат. Он сел и, не поворачиваясь ко мне, сказал:

— Залезай.

Я никогда раньше не каталась на настоящем мотоцикле. Это как впервые сесть на лошадь: меня пошатывало, когда Раффаэле убрал подножку.

— Хватайся за меня. — Я обняла его могучий торс, прижалась к согнутой спине и скрестила руки на его мягком животе. Куртка Раффаэле была расстегнута, он надел солнечные очки и с ревом завел мотор.

Мы словно полетели по улицам. Умирающее солнце напекало нам головы без шлемов, а жесткие пальцы ветра ласкали лица. Разноцветное белье на балконах напоминало яркие зимние фрукты. Люди шли между машинами, которые нам, летящим мимо, казались банками сардин. Мы оставили позади всех, правила дорожного движения — не для нас. Мотоцикл мчался быстрее мыслей, и мне хотелось смеяться и плакать, словно на американских горках. Я прижалась к Раффаэле не только руками, но и ногами.

Когда мы въехали на Виллу Комунале, Раффаэле сбавил скорость, потом припарковал мотоцикл на заброшенных трамвайных путях. Мы пересекли дорогу, ведущую к беседке. За узором из прутьев и голых веток был виден плоский залив и одноцветное небо без следа заката. «Бар Спаньоло» кишел людьми, в основном мужчинами. Мы прошли мимо столиков на улице, кто-то здоровался с Раффаэле — взмахивал рукой или кивал. Однажды в этом баре, громко объяснил мне Раффаэле, он наподдал одному типу, который на него наехал. Было как раз время аперитива, и кампари в бокалах перемешалось с кровью. Этот тип потом на коленях его умолял: «Прошу, перестань. Я больше так не буду, клянусь». После чего Раффаэле своим обычным баритоном добавил:

— Насилие — все-таки последнее средство. Сначала я всегда пытаюсь договориться.

К нам подошел незнакомец в аккуратном бежевом костюме с широкими плечами. Издалека мужчина был похож на покачивающийся треугольник. Но вблизи силуэт его смягчился, и в незнакомце проступило что-то женственное. Вероятно, из-за его острых скул, ровных бровей, загоревшей и словно намазанной кремом кожи. Без лишних церемоний, не обращая на меня никакого внимания, мужчина обратился к Раффаэле на диалекте. Он говорил так быстро и эмоционально, словно они продолжили недавно прерванную беседу. Попрощавшись с мужчиной, Раффаэле объяснил, что это был его кузен.

Мы пошли дальше. На ходу со мной поздоровался друг Умберто, чье имя я не могла вспомнить. Я ответила.

— Это кто? Ты его знаешь?

— Никто, — сказала я быстро.

Мы гуляли вдоль путей трамвая-привидения. Не знаю, была ли у Раффаэле какая-то цель. Время от времени он рассказывал мне про прохожих: «Это владелец самой большой яхты на соррентийском полуострове» или «А это неаполитанская порнозвезда». Многие гуляющие с ним здоровались, кто-то слегка склонял голову, кто-то уважительно и крепко встряхивал его руку. Кто-то отходил в сторону, чтобы пропустить его. А вот женщины — шли ли они с мужчиной, подружкой или сами по себе — не узнавали Раффаэле, но окидывали его взглядом с очевидным удовольствием. Несмотря на джинсы, в этом районе он казался взрослым мужчиной, а не малолетним хулиганом, от которого меня предостерегала Мария Джулия. Мне представлялось, что я гуляю с известным актером или певцом, но сама я — никто, может, одна из многих девушек. Рядом с Раффаэле я была почти невидимкой, и здесь на людях он даже не взял меня за руку. И все же рядом с ним я чувствовала себя в безопасности, защищенной от неведомых врагов.

Вдалеке сидел одинокий рыбак, рядом с ним лежали плоды его труда: рыбы, еще хватающие воздух ртом, каракатицы, моллюски. У рыбака были самые красивые глаза, которые я видела в жизни, но его кожа напоминала старую сумку. Очевидно, мужчина провел много лет под солнцем, и я задумалась, ходит ли он ночью ловить угрей.

— Что это? — спросила я не у рыбака, а у Раффаэле.

— Морские улитки.

— Они вкусные?

— Они противные. Их надо зубочисткой из панцирей выковыривать. Я знаю место, где можно такие морские блюда попробовать. Еда там пальчики оближешь, да и вид на залив. Я тебя туда свожу и угощу как королеву.

Он развернулся, и мы пошли к мотоциклу. Вот мы снова одни, ветер развевает мои волосы. Когда мы опять проходили мимо «Бара Спаньоло», Раффаэле указал мне на мужчину в белом костюме и коричневой соломенной шляпе.

— Это хозяин Кастелламмаре, — сообщил он мне тем же спокойным тоном, с каким отвечал на вопрос об улитках.

Мы отъезжали на вибрирующем мотоцикле, и я смотрела на мужчину в шляпе. Он был похож на джентльмена из старых фильмов. Хозяин Кастелламмаре здоровался с кем-то на входе, дотрагиваясь до своей шляпы, словно этот бар принадлежал ему.

* * *

Мы оставили позади Виллу, и полоса города истончилась, словно нить. Раффаэле ехал медленно, чтобы я насладилась потрясающим видом. Никаких старых гостиниц, портовых зданий, закрывающих море парковок — только гора Фаито, омываемая солнцем, а у ее подножия — линия домов, которые она приютила у себя. Венчал пейзаж погруженный в зелень и одиночество замок.

— Вот мой район, — сказал Раффаэле, и его слова унес ветер. — Сканцано. Но мы зовем его Бронкс.

Со скоростью пешехода мы свернули