Проданная драконом, купленная Смертью - Кристина Юрьевна Юраш

целует Смерть

— Если ничья, то пусть он сам решает, — произнес Смерть, вставая с кресла. — Не вмешиваешься ни ты, ни я. Мы просто ждем. Что решит мальчик.

— Что он может решить! Ему лет… лет девять-десять! — сглотнула я. — Наверняка за него всё решают взрослые!

— Но этот выбор взрослые сделать не могут, — на губах Смерти появилась улыбка. — У него достаточно аргументов, чтобы остаться. И достаточно аргументов, чтобы уйти. Там, по ту сторону, его ждет любимый дедушка. Здесь — мама и папа. Мне самому интересно, что он выберет…

Я сглотнула, понимая, что доверять такой выбор ребенку не следует! И что он слишком мал, чтобы выбирать. Ну, мне так кажется…

— Что тебя так взволновало, пылинка? — прошептал Смерть.

Он подошел ко мне, а я почувствовала, как по телу пробежала дрожь.

— Ни ты, ни я, никто не вмешивается, — заметил Смерть. — И я здесь, чтобы проследить за правилом этой игры.

Он коснулся моей щеки, а я зажмурилась и потянулась к его ладони, потерлась о бархат его перчатки.

— Сколько же в тебе жизни, пылинка, — усмехнулся Смерть, гладя пальцами мою щеку. — Сколько любви, чувств… Ты словно само ее воплощение…

— Если есть Смерть, то где-то есть Жизнь? — спросила я, чувствуя, как его пальцы касаются моей щеки.

— Нет. Жизнь у каждого своя, — произнес он. — Это Смерть для всех одинаковая.

— А Судьба? Судьба существует? — спросила я.

— Я не знаю, — улыбнулся Смерть, а его рука скользнула по моей шее. — Потому что если бы она и вправду существовала бы, я бы предъявил ей претензию.

— Правда? — удивилась я, чувствуя, как от его прикосновения внутри все сжимается и по телу разливается тепло.

— Да, — усмехнулся Смерть. — Я бы спросил у нее, зачем она привела меня к тебе? Зачем она дала тебе редкий дар? Зачем она сделала тебя такой? Чем она думала, когда создавала ту, ради которой я раз за разом нарушаю правила?

Он стоял передо мной — не как Смерть, не как закон, а как мужчина, который слишком долго сдерживал то, что не имел права чувствовать.

— У меня к ней тоже много претензий, — улыбнулась я, глядя в его глаза, где вспыхивали искры. — Поверь. Мне кажется, у каждого живущего наберется к ней столько претензий, что я не удивлюсь, если Судьба где-то прячется.

Я украдкой поцеловала его палец, прикоснувшись губами к бархату.

— Скажи мне, почему из всех, кто существует в этом мире, ты выбрала меня? — спросил Смерть. — Неужели тебе мало тех, кто дышит, смеется, мечтает, живет?

— Не знаю, — прошептала я, чувствуя каждое его прикосновение. — Честно? Не знаю.

— Ты ведь считаешь меня злом. Абсолютным злом, — усмехнулся он. — И при этом мечтаешь о моем поцелуе.

— А ты считаешь меня пылинкой, — усмехнулась я. — И нас здесь в этом мире как грязи… Но все равно приходишь… Это ведь что-то значит, не так ли?

Он не ответил словами.

Просто наклонился.

Его губы коснулись моих — не жадно, не страстно, а… бережно, как будто боялся, что я рассыплюсь, как пепел.

О, боже… У меня даже колени задрожали. Я не верила. Я не верила, что такое возможно. Что однажды я почувствую прикосновение его губ к своим. Этот бережный поцелуй, холодный и плавный, вызывал бросал меня в дрожь.

Холод обжёг, но в этом холоде вспыхнуло тепло — не страсти, а признания.

— Пожалуйста, — прошептала я в его губы, которые едва касались моих.

Глава 67. Между жизнью и Смертью

Смерть отстранился на половинку дыхания, но потом, словно не удержавшись, еще раз прикоснулся поцелуем к моим губам.

Я прильнула к ним, чувствуя, как мое тело дрожит в его руках.

— Моя леди Арбанвиль, — прошептал он. — Что ж у вас так бьется сердце…

— Потому что… это жизнь, — прошептала я. — Вот она… жизнь… Настоящая… Теплая, живая…

— Я ведь однажды ее заберу, — прошептал Смерть в мои полуоткрытые губы. — Однажды я остановлю это сердце… И оно перестанет биться…

— Но пока оно бьется… — выдохнула я, беря его руку и положив себе на грудь и прижав ее двумя руками.

В этот момент он резко обнял меня, но не поцеловал. Просто прижал к себе, словно стискивая в объятиях. Без слов. Без нежности.

Мы словно застыли между жизнью и смертью. Даже время остановилось. Я видела, как красивая секундная стрелка замерла на цифре десять, но так и не шагнула дальше. Даже пыль старого кабинета замерла. Замерло все вокруг.

Словно мир отошел в сторону, чтобы не мешать нам.

— Мне пора, — прошептал он, отстраняясь, но не отпуская мою руку. — Но знай, пылинка… Я не ухожу. Я просто… жду за дверью. Всегда.

Пыль снова стала клубиться в свете старой лампы, стрелка часов с тиканьем сделала рывок вперед.

В этот момент в комнату ворвался уставший доктор Эгертон. Он посмотрел на нас — на меня, на недопитый чай, на шахматы, застывшие в странной позиции, — и замер, опуская саквояж, на котором виднелись капельки дождя.

— Ну и денёк! — выдохнул он, снимая мокрый плащ и бросая его на спинку кресла. — Ну и роды! Такие, что даже у Смерти, наверное, волосы дыбом встали!

— Доктор! — бросилась я к нему, но он замер, глядя на доску и чай, будто видел в них не игру, а приговор.

— И? — спросил он напряжённым голосом. — Неужели наступило ухудшение?

— Ничья, — прошептала я, глядя в его уставшие глаза, в которых всё ещё плясали тени от лампы.

— Быть такого не может, — вздохнул он, проводя рукой по лицу. — Смерть никогда не делает ничью… Он либо забирает, либо отпускает. А ничья… Ничья — это когда он ждёт. А ждать — не в его правилах.

Я не ответила, лишь опустила глаза.

Казалось, его поцелуй, который был мне дороже всех сокровищ мира, уже стыл на моих губах, превращаясь в воспоминание, в запретную мечту, в то, что никогда не повторится.

— Надо проверить мальчика! — дёрнулась я, бросаясь вниз по лестнице.

Перед дверью я замерла, боясь повернуть ручку.

Пальцы