Развод. Мне теперь можно всё - Софа Ясенева

— Осмотрите её скорее! У нас срочный случай!

— Женщина, не надо на меня давить, — раздражённо бросает он. — Я оказываю медицинскую помощь по регламенту. Всё необходимое сделаем. Отойдите, не стойте над душой.

Он кивает мне.

— А вы проходите.

И я, опираясь о стену, иду за ним, чувствуя, как внутри всё покрылось трещинами, будто из хрупкого стекла, которое может лопнуть от одного неловкого слова.

Я раздеваюсь и забираюсь в кресло, стараясь не смотреть вниз. Металлические подставки для ног холодные, неприятно касаются кожи.

Врач открывает карту и задаёт вопросы:

— Какой срок?

— Десять недель.

— Кровопотеря большая?

— Не знаю… Наверное, не очень.

— Сколько прокладок использовали?

— Одну.

— Боль есть?

— Немного тянет низ живота.

— Беременность какая по счёту?

— Первая.

Он кивает, хмурится, коротко комментирует что-то медсестре, потом осторожно щупает мой живот холодными, уверенными руками. Я вздрагиваю.

— Сейчас сделаем УЗИ, чтобы проверить, нет ли отслойки плаценты.

Меня ведут в соседний кабинет. Там свет мягче, пахнет не так остро. На стене детские рисунки, выцветшие от времени. За аппаратом сидит женщина лет сорока с добрым лицом и усталым взглядом.

— Не переживай, Лида, — говорит она спокойно настолько, что это передаётся мне. — Сейчас я аккуратно посмотрю твоего ребёночка.

Холодный гель на коже заставляет меня вздрогнуть.

— Так… вот он, — произносит врач тихо. — Вижу малыша. Послушаем сердечко.

В кабинете раздаётся ритмичное, громкое биение, чёткое, живое, невероятное. Как будто маленький барабанщик отбивает ритм изнутри.

Я не могу сдержать слёз.

— Это же хорошо? — осторожно спрашиваю, с трудом удерживая голос от дрожи.

— Очень, — улыбается она. — Значит, живой. Но есть у тебя небольшая отслойка, она и даёт кровотечение. Главное — покой и никакого стресса.

Меня провожают в палату, узкое пространство на три койки. Белые стены с серыми пятнами, у окна цветок, который явно никто не поливает.

— Ложись, — говорит медсестра, ставя капельницу. — Постельный режим, вставать нельзя. Всё принесут.

Я смотрю, как капли медленно бегут по трубке, растворяются во мне. Спазмолитики, кровоостанавливающее, успокоительное — всё это смешивается внутри, превращая тревогу в вату. Тело тяжелеет, наполняется спокойствием и отрешённостью.

Галя обещает привезти всё необходимое утром.

Боюсь даже повернуться на бок, не говоря уже о том, чтобы встать. Любое движение кажется риском. Соседки пытаются заговорить, спрашивают, на каком сроке, но я только поворачиваю голову к стене. Не могу ни говорить, ни слушать. Всё, что у меня в голове, — только чтобы сердце моего малыша билось и дальше.

В палате тихо. Где-то в коридоре скрипят колёса каталок, хлопают двери, приглушённо переговариваются медсёстры.

Телефон вибрирует, и на экране появляется знакомое имя.

Дима: “Могу я сегодня зайти?”

Лида: “Нет. Я не дома.”

Дима: “А где?”

Я стискиваю губы. Не отвечаю. Пусть сам догадается. Пусть хоть немного почувствует, каково это — быть в неизвестности.

Через пару минут снова всплывает сообщение.

Дима: “А завтра?”

Хочется закричать, что не хочу его видеть, что всё внутри меня выжжено до пепла. Вместо этого коротко набираю:

Лида: “К Филисовой в гости загляни, она тебя обрадует.”

И выключаю телефон.

Глава 35 Дмитрий

Сбитый с толку, перечитываю сообщение ещё несколько раз. Почему Лида вдруг вспомнила об Ольге? Они даже не виделись с тех пор. Я не давал поводов тоже. В голове роятся догадки, каждая хуже предыдущей. Не просто же так она вдруг отсылает меня и отказывается встретиться, значит, какие-то новости до неё дошли, а я не в курсе.

Не хотел я лишний раз к Ольге ехать, но придётся. Хочу поставить точку в нашем с ней сотрудничестве. Слишком далеко всё зашло. Самоуправство с её стороны серьёзно подставило меня. Додонов не из тех, кто забывает сказанное. Я накопал досье по нему, что смог, и то, что узнал, мне совершенно не понравилось. Он использует грязные методы.

Теперь мне нужен куда более влиятельный покровитель, если не хочу, чтобы меня размазали по стенке просто потому, что я не соглашаюсь на неподходящие условия.

Чёрт, Оля, ну можно же было включить голову. Это ведь не благотворительность. Никто не расстанется со своими кровными по доброте душевной. К сорока пора уже начать соображать, взрослая ведь женщина.

В окнах её квартиры горит свет. Прекрасно, не спит, значит. Выхожу из машины и нажимаю кнопку домофона.

— Да?

— Оля, открывай. Толмацкий.

Когда поднимаюсь на этаж, она стоит в дверном проёме, специально одетая провокационно: короткий халатик, шёлковая ночнушка, яркая помада. Хочется крепко выругаться, но держу эмоции под контролем.

— Это что? — показываю на её внешний вид холодно.

Её лицо мгновенно принимает кокетливую маску.

— Дим, когда мужчина приходит к женщине на ночь глядя, то явно не для того, чтобы чай пить. Я взрослая девочка, понимаю намёки.

Мне противно уже от того, что она пытается использовать меня сейчас.

— Оденься, — говорю коротко. — Я подожду.

Её обида видна невооружённым взглядом: губы сжались в тонкую ниточку, глаза прищурены.

— Дим… Ты не в настроении что ли?

— Угадала. Давай быстрее, не трать моё время.

Она покачивает бёдрами, демонстративно удаляется в спальню. Откуда в ней эти типичные женские замашки по отношению ко мне? Я не давал повода думать, что она может на что-то рассчитывать. Сама придумала, сама обиделась, так что ли?

Прохожу на кухню, сажусь за стол. Минуты тянутся, но даже спустя пять она не возвращается. Наконец слышу шелест, и она появляется в коротеньком платье, едва прикрывающем всё, что нужно прикрывать.

— Оля, для меня можешь не прихорашиваться. Мне плевать, в чём ты будешь. Моё терпение заканчивается, — говорю прямо, с нажимом.

Она делает вид, что огорчена, но глаза её бегают.

— Мне любопытно, что за новость ты для меня приготовила. Торопился узнать. Так что, расскажешь?

Её пальцы нервно играют с подолом. Она не ожидала такой прямоты, её это выбивает из колеи.

— Я не хотела говорить тебе вот так сразу, не убедившись, — начинает она, тихо. — Я беременна.

— И каким боком я тут? — выдавливаю сухо, с явным вызовом.

— Ну как же…

Я не даю ей договорить. Не допускаю мысли, что кто-то может повесить на меня чужого ребёнка и при этом рассчитывать, что я молча проглочу.