Попал! В хорошие руки. Лазейка-портал - Мартиша Риш

— Супруга, я счастлив вас видеть, — муж заметил меня первым. Анджел вскинулся от его голоса. Широкими шагами Оскар идёт ко мне через сад, клонят к его ногам свои головки пышные розы, луна играет тенями на светлых, как лучики солнца, волосах.

— Добрый вечер, — отмираю я наконец.

— Мама, — чуть не по слогам произносит Анджел вдалеке. Он продолжает вращать угли в жаровне.

— Здравствуй, дорогой!

Я взмахнула рукой, и пальцы мои тотчас же очутились в плену. Оскар поймал мою руку, поднес к губам, улыбнулся, перевернул тыльной стороной к себе, поцеловал запястье, лишь немного коснулся клыком кожи. По коже побежали мурашки. Тьма сада, вампир, горящие угли, юноша. Где-то в доме томится мой собственный раб. Томится ли? Или уже закончился, окончательно выпит, до дна? Оскар разорвал пугающее прикосновение, сверкнул глазами, уставился на меня бесстыдно и нагло.

— На нас смотрят, — бархатным голосом произносит он, не выпускает моей руки и все так же глядит, словно гипнотизирует. А во рту тем временем обнажились клыки.

— Кто? — встревожилась я.

— Пришли гости.

Оскар пожал плечами, приобнял меня, подтолкнул в сторону дома. Я противлюсь, но это будто бы и не значит ничего, нет моей воли в этом саду и в доме. Муж ласкающим жестом провел большим пальцем по моей талии, благо большего не позволил. Я вздрогнула.

— Ну же, не выдавайте меня. Нельзя, чтобы кто-нибудь понял, кто мы. Иначе вы всех нас отправите на кол. К вашему платью не подойдет цвет крови.

— Почему всех?

Я вдруг расслабилась. Нарочито небрежно провела рукой по щеке мужа, будто смахнула что-то невидимое.

— Разве может быть ведьмой жена упыря? Нет, это немыслимо. Люд считает иначе.

— Упыря? Вы не вампир?

— Тысяча названий, тысячи имен. Когда позади вечность, не стоит слишком вдумываться в слова чужих легенд. Я люблю жизнь и суть ее — кровь.

— В доме нас ждут ваши друзья?

— Ошибаетесь. Наши. Анджел, подбрось углей в жаровню, я хочу, чтоб огонь горел так, как надо.

Обжигающее прикосновение к спине, дурманящие прикосновения красавца, полумрак, царящий во всем доме, стук чужих каблуков. Нужно бежать, но разве я могу разорвать эти объятия? Когда ставка в игре — моя кровь и жизнь невольника, которого я сама привела в этот дом.

— Придушу, если хоть что-то…

— Обожаю смелые ласки, — издевается Оскар и жарко целует мою ладонь. Вот только совсем не слышно биения сердца в его груди. И мне по-настоящему страшно.

Глава 22

Оскар

Так напугал или нет? Ведь старался, обнажал клыки, проводил ими по тонкой, шелковой коже, где каждая венка, каждый сосуд так хорошо видны. Один только запах жены пьянит меня, как не способен опьянить ни один аромат ни в одном мире. Он терпкий, отдающий горечью хвои, травяного настоя и в то же время сладкий, что сама жизнь. Кажется, будто бы время, которое мы провели в саду с ней вместе, замерло, остановилось. Прошло несколько минут, но ощущается это будто бы целая вечность. И я трепещу совсем искренне, глубиной всех своих остывающих чувств. Голод дурманит меня, норовит прорваться наружу.

Ах, как это славно — пить чью-то жизнь капля по капле, высасывать ее. Вдвойне слаще… нет, в тысячи раз прекрасней сосать жизнь из женщины, когда вы остались наедине, когда ты и твоя жертва очутились в постели. Делать это не грубо, не слишком быстро, как я привык теперь, а медленно, перекатывая капельки на языке, ждать, когда они образуют цепочку на атласе бархатной кожи.

Как же я соскучился по такому наслаждению и теперь утопаю в мыслях о чуде такого прикосновения, о поцелуях, о несбыточных мечтах. Нельзя! Эту женщину я только целую. И то не в губы, очень несмело, словно неопытный юнец, да к тому же на глазах у других. Душой и сердцем она мне не принадлежит. Лишь только запах ее путается в моей одежде, прилипает к коже, щекочет ноздри. И я знаю, он еще надолго останется со мной, будет настаивать, требовать, чтобы я выпил именно ее кровь каплю за каплей.

Множество глаз смотрит на нас из дома, портьеры колышутся в такт дыханию, я кожей ощущаю любопытство тех, кто внутри.

Крохотная ладонь жены сжата в моей руке, нет, никогда она не обопрется на нее, слишком для этого гордая, не примет помощь, не выдаст свой страх. Не женщина, мраморное изваяние гениального мастера, глаза — единственное, что сверкает на ее лице. Я, будто бы на самом деле заботливый муж, отвожу локон с ее нежной щеки, любуюсь изгибом шеи, биением сизой жилки. Боги! Как же близок этот сосуд к коже, хватило бы одного росчерка моего клыка, чтоб припасть к нему, заключить вечную сделку между таким, как я, и такой, как она. Нет, нельзя! Я и так слишком рискую, слишком многое показал ей, открыл.

Если б я был один, то и не страшно расстаться с жизнью ради такого величайшего наслаждения, как капля ведьминой крови, а лучше целый глоток. Но Анджел! Нет, никогда я не коснусь клыком горла этой женщины! Отомстит, изведёт, уничтожит, проговорится, да и отпечаток клыка будет слишком заметен.

Я выпустил ее пальчики из руки, смело толкнул дверь в свой дом. Многоликая тишина пугает своим коварством. Внезапно взвился, рассыпался огоньками крохотный артефакт, густыми свечными огоньками расцвели полки, заиграла мелодия. Кумушки, соседки, все, кто собрался сегодня, улыбаются нам. Будто бы мы и вправду рады друг другу, я и эта женщина, будто бы мы семья.

— С днём свадьбы! — кричат соседи, я улыбаюсь и отступаю.

Кто-то другой желает нам детей, множество праздников в этом доме, всяческих приятных событий. И лишь только я молюсь о том, чтобы никогда эти двери не узнали тарана, чтобы эти же милые люди не собрались снаружи, не стали бросать камни в окна. Впрочем, это не страшно, куда страшнее другое. Когда близкие хотят погубить тебя просто за то, что узнали какова твоя суть. Все это уже было и не единожды. Сначала радуются, привечают, знакомятся, встречают праздники в моем доме, а потом… Порой лучше не помнить. Каждый из них готов воткнуть кол в сердце упыря. У меня и прошлая-то рана не зажила до конца, так и осталась в сердце острая щепка — символ вечной любви людей к подобным мне.

Я прикрыл