Развод? Прекрасно, дорогой! - Евгения Серпента

штатно и быстро. Машины мы трогать не стали, дом выставили на продажу, счета и большую часть акций поделили поровну. Сразу после этого Малиновский дал отмашку, и заморозку с активов компании сняли. Как Пашка будет разбираться с долгами и прочими проблемами, меня не интересовало. Конечно, от этого зависел мой будущий пассивный доход, но даже обанкроться он, я бы не сильно огорчилась. На Генкину квартиру хватало с избытком, а на хлеб с икрой я могла заработать и сама.

О Лильке ничего слышно не было, но любопытная Натка позвонила Димке и узнала, что тот подал на развод. Ей хотелось крови и подробностей, но вытянуть из него так ничего и не удалось.

«Очень надеюсь, что Дим ей конкретно наподдал», - написала она мне, украсив сообщение стаей инфернальных смайлов и стикеров.

Общаться с ней мы стали больше, два раза даже выбирались куда-то посидеть, потрындеть. Причем один из них – в «Девятое небо». Туда, где в первую ночь своей новой жизни я встретила Багиру.

Предложила Натка – по старой памяти. А я не стала отказываться. Надеялась увидеть его снова? Не то чтобы прямо так надеялась, но… в общем, да. Пожалуй. И нет – не увидела. Весь вечер разве что не гудела от напряжения, озираясь по сторонам и вздрагивая на каждого брюнета в поле зрения.

- Ты чего такая… взъерошенная? – удивилась Натка.

- Не знаю, - лицемерно вздохнула я. – Как-то… нервно. ПМС, наверно.

Настоящий ПМС я выплеснула следующим вечером на Гену, который неосторожно пошутил в своем фирменном стиле.

Шел сильный дождь, идти никуда не хотелось, и мы коротали вечер у него дома – вполне такой семейный вечер, с ужином на кухне под телевизор. Я готовила запеканку из проклятья августа – кабачка, а Генка смотрел «Дежурную часть». Показали, как какая-то коза влетела на Ауди в фуру, и он заметил ехидно:

- Мощняк припарковалась. Ань, скажи, блондинки все так паркуются?

Да, я парковалась как типичная блондинка и обычно реагировала на подобные подъебы адекватно, но тут крышечку сорвало. В общем, запеканку разметало по полу и стенам, благо обои моющиеся. Генкина физия избежала угощения только потому, что он успел вовремя увернуться.

Удостоенная почетного звания «ебанутой психопатки», я громко бахнула дверью, забыв сумку. Она вылетела из квартиры следом, когда я уже спустилась на этаж ниже. К счастью, на этот раз телефон не пострадал, запутавшись в мягком шопере.

У себя я долго рыдала, свернувшись колобком на диване. Обида за блондинок, паркующихся по-мартышечьи, давно испарилась, но себя было жаль. В первую очередь потому, что мои шансы заполучить Генкину квартиру с каждой такой ссорой таяли, как мороженое.

Блин, я и правда ебанутая психопатка. И истеричка. Даже если он меня так бесит, неужели нельзя придержать язык хотя бы ради хаты? Деньги уже на счете, и я даже начала потихоньку делать эскизы для его дома. Где-то к Новому году Генка планировал переехать. И я тоже. Планировала. Но не зря же говорят: хочешь насмешить бога – расскажи ему о своих планах.

А посмеялся он капитально. Потому что через два дня, прошедших во враждебном удаленном молчании, я пошла в аптеку за тестами на беременность. Генка о моих проблемах ничего не знал, мы исправно предохранялись, но иногда кое-какие опасные шалости все же себе позволяли. В локациях, для продолжения рода не предназначенных.

Нет, я не думала, что это беременность. Даже если, как говорится, пробралось с коленочки. Откуда – учитывая мою болячку, требующую основательного лечения? Два дня задержки – это для меня вообще было почти нормой. И три, и четыре тоже. Но для очистки совести тест решила все-таки сделать.

И тихо охренела, увидев две полоски.

Да ну, не может быть. Бракованный, наверно. И в инструкции написано, что смотреть надо не позже, чем через пять минут. А я бросила на раковину и забралась в душ на полчаса.

Но такие же две вылезли и на другом. На следующее утро.

- Катарин, - сказала я дрожащим голосом, набрав номер. – Кажется, я того… беременна.

- Да ладно! – не поверила она. – Сколько задержка?

- Три дня.

- Тесты делала? Сколько?

- Два.

- Хватит, больше не надо. Если до конца недели не разродишься, приходи, узи сделаем. Раньше смысла нет.

- Твою же мать! – проскулила я, нажав на отбой.

Глава 44

До конца недели оставалось четыре дня. С Генкой мы не виделись и вообще никак не общались. Видимо, ему сильно не понравилось отскребать кухню от запеченного кабачка. И моя реакция на его стендап тоже не понравилась. Я была этому только рада – если, конечно, в подобной ситуации можно говорить о радости. При любом раскладе никаких контактов не хотелось до окончательного вердикта Катарины.

Хотя это мало что меняло. Один положительный тест еще можно было объяснить распиздяйством и игнорированием инструкции, второй – с большой натяжкой! – гормональными колебаниями, вполне возможными при моем диагнозе. Но и третий, который я все-таки сделала, тоже выдал две красивые жирные полоски.

Я ездила в поселок, дрючила отделочников, любезничала с Колей и Игорем, а внутри пульсировало на репите:  чтожеделатьчтожеделать ? Нет, не в том смысле, конечно, рожать или не рожать, тут ответ был однозначным. Но я понятия не имела, как донести до Генки, что он станет папой.

Походу, решение вопроса, подходит ли он на роль отца моего ребенка, небесная канцелярия мне не доверила. Как говорили в мульте про Симпсонов, я не могу доверить свинье арбузы. Но все остальное легло на мои плечи. Меньше все на свете хотелось идти к Генке с белым флагом, пряча под ним базуку.

Ой, Ген, знаешь, я, вообще-то, беременна… Как? Ну вот как-то так. Нет, это точно твой ребенок. Не помнишь, куда ты пару недель назад кончил? Видимо, просочилось, так бывает.

Просто рукалицо…

Допустим, он не пошлет меня на хер и поверит в это условно непорочное зачатие. Что дальше?

«Ах, как я счастлив, как я об этом мечтал! Дорогая, любимая, чмок-чмок-чмок!»

Ой… не надо, а то стошнит еще до начала токсикоза.

Скорее уж так:

«Твою мать, Аня… Давай я тебе денег скину. На аборт. Сколько надо?»

Или промежуточный вариант:

«Блин… Ну что делать. Если хочешь, рожай, помогу».

На худой конец:

«Эх… ну ладно, давай, что ли, поженимся?»

Я говорила себе, что при любом раскладе, даже самом-самом поганом,