Сны - Ольга Богатикова

так. Мне никак не удавалось отыскать в себе стержень, который бы позволил взять себя в руки и вернуться к нормальной жизни без слез, горестных вздохов и хаотичных блужданий по переулкам и площадям.

Впрочем, в один теплый солнечный день хаотичные блуждания обрели смысл. Роясь в очередной раз в родительских шкафах, я обнаружила флейту — старый музыкальный инструмент, на котором училась играть, будучи школьницей. В детстве занятия музыкой мне очень нравились, однако повзрослев, я их забросила, и флейта переехала с моего стола на самую дальнюю полку.

Начинать играть заново было немного страшно — после стольких лет тишины я вряд ли бы вспомнила даже самую простенькую гамму. Между тем кое-что моя память все-таки сохранила, а потому уже со следующего дня я стала брать инструмент на прогулки вместе с собой.

Дабы не пугать фальшивым исполнением случайных прохожих, поначалу играла в безлюдных аллеях соседнего парка, а потом просто усаживалась на первую попавшуюся скамейку и заводила песни радости и печали.

В такие минуты я напоминала себе городскую сумасшедшую, хотя не могла не признать — благодаря музыке мое нестабильное настроение временами становилось более-менее сносным.

Несколько раз ко мне подходили стражи порядка, однако, убедившись, что я играю не ради заработка, а для души, оставляли в покое. Заработок, впрочем, у меня все же был. Некоторые прохожие считали своим долгом положить на мою скамейку пару монет, хотя я ни коем образом не показывала, что сколько-нибудь в этом нуждаюсь.

Вообще, публика принимала меня весьма благосклонно. Со скамейки не прогоняла, овощами не кидалась, в несовершенстве музыкального слуха не обвиняла. Более того, с каждым днем все большее количество людей замедляло шаг, чтобы послушать бесплатный концерт.

А однажды среди зрителей я увидела его. Он стоял достаточно далеко, но мой взгляд мгновенно выцепил его из толпы незнакомых людей.

Высокий, худощавый, с черными волосами, бледной кожей и пронзительным взглядом, острым, как бритва. Марк Эвер.

Когда-то давно этот мужчина был моим школьным учителем — преподавал ученикам старших классов физику и астрономию.

Наша случайная встреча особых эмоций у меня не вызвала. Ибо — с чего бы? Господин Эвер не был моим любимым педагогом, да и я сама у него в любимчиках никогда не ходила. В нелюбимчиках, кстати, тоже. Наши отношения всегда оставались ровными и границу учитель-ученица не пересекали. Это при том, что каждая вторая старшеклассница страстно мечтала о том, чтобы темноволосый физик хотя бы раз посмотрел на нее с чисто мужским интересом.

На момент старта своей педагогической карьеры Марку Эверу было тридцать семь лет. Он был серьезен, аккуратен, вежлив и так потрясающе умен, что у всех нас возникал закономерный вопрос: как вышло, что сие светило оказалось среди простых смертных?

Вообще слухов о молодом преподавателе ходило много, один интереснее другого. Про Эвера говорили, что он трудился в каком-то жутко престижном НИИ, однако совершил серьезную ошибку и был со скандалом изгнан на вольные хлеба, что школа ему нужна только для того, чтобы перекантоваться некоторое время в тишине и покое, а потом триумфально вернуться в мир большой науки. Так это было или нет, никто не узнал. Сразу после того, как мой класс получил аттестаты о среднем образовании, физик уволился и перешел на другое место работы.

На протяжении следующих восьми лет я видела его не более пяти-шести раз. Мы случайно встречались на улицах или в магазинах, вежливо здоровались и расходились каждый в свою сторону.

Поэтому появление бывшего учителя среди праздной публики меня совершенно не заинтересовало. Подумаешь, проходил человек мимо и остановился послушать музыку.

Время, однако, шло, а физик стоял и не думал уходить.

Когда мой импровизированный концерт подошел к концу, и я достала футляр, чтобы спрятать в него флейту, мужчина покинул-таки свое место и уселся на скамейку рядом со мной.

— Так значит, вы теперь человек искусства, Тея?

Я подняла на него глаза. Он смотрел строго и серьезно. Как в школе.

— Здравствуйте, господин Эвер.

Он вежливо кивнул.

— Я думал, вы занимаетесь переводами.

— Так и есть, — я защелкнула футляр и положила его в рюкзак. — Но сейчас я занимаюсь еще и музыкой.

В его обществе было неуютно. Вдруг накатило осознание того, что я сижу перед ним, строгим и импозантным, в старых джинсах, с немытыми волосами, стянутыми в небрежный хвост, и без какого-либо намека на макияж. От этого стало ужасно стыдно — впервые за последние месяцы.

— Тея, у вас все в порядке?

— Да. Конечно. Почему вы спрашиваете?

— Вы играли очень… странно. Будто плакали. Флейта едва не захлебывалась от рыданий. Чья эта пьеса?

— Это была импровизация, — я заставила себя улыбнуться. — У вас очень богатое воображение, господин Эвер.

Его губы дернулись в ответной улыбке, а взгляд стал таким понимающим, что вытерпеть его было совершенно невозможно.

— Мне надо идти, — я встала со скамейки. — Всего доброго, господин Эвер.

Повернулась к нему спиной и быстрым шагом направилась к выходу из парка. Однако, не доходя нескольких метров до ворот, передумала и свернула на одну из побочных аллей. Слезы, которые давно уступили место холоду и апатии, внезапно хлынули из глаз, будто кто-то повернул в моей голове невидимый вентиль.

Она ведь правда плакала. У меня самой больше не осталось сил, чтобы выть и биться в истериках, поэтому теперь это делала флейта. Она рыдала вместо меня — от боли утраты, от разбитого сердца, от душевной слабости, от осознания того, в какое жалкое существо я превращаюсь с каждым днем.

Внезапно задрожали колени, закружилась голова. Ужасно захотелось куда-нибудь присесть. Скамеек поблизости не было, поэтому я рухнула прямо на газон. Пара мгновений — и на мои плечи опустились горячие ладони.

— Когда ты в последний раз ела, Тея?

Я рвано вздохнула. Откуда мне знать? Я теперь питаюсь чаем и иногда консервированной цветной капустой, которой меня снабжает соседка.

Ему-то что за дело?

Стоило поднять голову, как перед лицом снова встали его невозможные глаза-омуты.

— Сначала я решил, что ты находишься под кайфом, — серьезно сказал Эвер. — А теперь вижу, это не так. И тебе нужна помощь.

Я отрицательно качнула головой. А потом согнулась пополам и заревела в голос.

Его объятия стали крепче. Сильные руки потянули меня вверх, поставили на ноги.

— Идем.

Возможно, он сказал что-то еще. Или о чем-то спросил, а я ответила. Возможно. От заново вспыхнувшей боли моя память просто отказалась что-либо фиксировать.

Когда же я, наконец, очнулась, выяснилось, что мы с Эвером сидим за столом в просторной уютной кухне, а