Измена. Бывшая любовь мужа - Милана Лотос

— Он знает, Варя, — прошептала Янина, и в ее голосе зазвучали слезы. — Он прекрасно знает, что для нас нет и не может быть ничего важнее наших детей. И он использует это. Он хочет, чтобы мы ползали у его ног и умоляли. Он наслаждается этим. Он ломает нас обеих, чтобы доказать себе, что он — король. Бог.

Я медленно кивнула. В голове пронеслись слова Дины:

— В одиночку против его денег, связей и полного отсутствия совести вам будет тяжело. Он будет давить, пока вы не сломаетесь».

— Дина, мой адвокат, говорит, что в одиночку против его ресурсов и наглости нам не выстоять, — сказала я, тщательно подбирая слова. — Но если мы… если мы объединимся… У тебя есть что-то, Яна? Что-то, кроме обид и упреков? Любые свидетельства. Фотографии, переписки, записи разговоров. Все, что может показать судье его настоящий моральный облик. Не изменника, а… манипулятора. Тирана.

Янина опустила глаза.

Она снова начала нервно теребить салфетку. Затем резко вытащила из сумки телефон.

— У меня есть кое-что, — она говорила быстро, словно боялась передумать. — После того как я застала его с твоей… с Лизой, я… я не спала несколько ночей. Я боялась оставаться одна в той квартире, но и уйти не могла — Мариша… И я… я установила диктофон в гостиной. В цветочном горшке. Я не знаю, зачем. Мне было просто… невыносимо больно. Я думала, я хочу услышать, как он оправдывается, как лжет… А услышала нечто большее».

Ее пальцы дрожали, когда она искала нужную запись. Наконец, она нажала «play» и сунула телефон мне в руки.

Сначала послышался лишь фоновый шум — телевизор, звон посуды. Потом — его голос. Голос Макса, который я знала наизусть. Хриплый, спокойный, полный абсолютного, непоколебимого самодовольства.

— Лиза, успокойся, хватит реветь. Янина — дура, она все стерпит ради Маришки. Она уже прощала и не такое. А Варвара… твоя сестра — вообще никто. Без денег, без поддержки семьи. Она скоро сама приползет назад, на коленях. Они обе на крючке, деточка. Дети — это лучший способ удержать женщину. Они будут ползать у моих ног и целовать пальцы, лишь бы быть рядом со своими детьми. Это закон природы.

Меня затрясло.

Волна тошноты подкатила к горлу, и я сглотнула, закусив губу до боли. Это была не просто измена. Не просто ложь. Это была холодная, выверенная, циничная стратегия уничтожения. Он не любил ни одну из нас. Он использовал нас, как пешки в своей больной игре по самоутверждению.

Я подняла на Янину взгляд.

В ее глазах стояли слезы, но теперь в них читалась не только боль, но и ярость. Такая же, что клокотала сейчас во мне.

Я выключила запись и медленно, четко положила телефон на стол между нами.

— Давай уничтожим этого монстра, — прошептала я, и в моем голосе не было метафоры. Была лишь холодная стальная решимость.

И Янина впервые за долгие-долгие годы улыбнулась — не слабой, жалкой улыбкой, а оскалом, полным той же ярости и надежды.

— Да, — просто сказала она. — Давай».

Глава 38

Звонок в дверь прозвучал так настойчиво и резко, что я вздрогнула, едва не уронив чашку. Сердце привычно екнуло — нелепая надежда, что это Вардан, смешалась с тревожным предчувствием, что это Макс. Я бросила взгляд на видеодомофон. На экране, залитая потоками ночного дождя, стояла… моя любимая сестрица Лиза.

Похудевшая, с одним маленьким рюкзачком, прижатым к груди, как единственным спасением. Я шумно задышала и медленно посмотрела на комнату, в которой спал мой сынок. И только потом открыла входную дверь, оставив цепочку.

Она не бросилась ко мне в слезах, не закатила истерику, как это бывало раньше. Она просто стояла на пороге, и вода с ее куртки стекала на пол, образуя темную лужу. Ее лицо было пустым, а глаза… глаза были взрослыми. В них я прочла такую бездну отчаяния, от которой у меня похолодело внутри.

— Можно я переночую… у тебя? — ее голос был тихим и хриплым. — У меня больше никого нет и мне некуда пойти.

Холодная волна горечи подкатила к горлу.

— Иди к Максу, — жестко сказала я, не пуская ее внутрь. — Теперь он твой муж. Разве нет? Твоя большая любовь и страсть.

Она не стала оправдываться, не закричала. Она лишь подняла на меня свой огромный, по-детски наивный взгляд, который теперь казался таким старым.

— Он выгнал меня, Варя. Вышвырнул, как старую вещь. Сказал, что я ему надоела. Что я — истеричка, — она сделала паузу, и в тишине был слышен только шум дождя за окном. — А ребенок… мой ребенок… был бы ему только обузой. Он заставил меня…

Мир на мгновение замер. Воздух словно выкачали из прихожей. Я почувствовала, как пол уходит из-под ног, и инстинктивно вцепилась в дверной косяк, чтобы не упасть.

— Ты… беременна? — выдохнула я, и мой собственный голос прозвучал чужим, разбитым.

Она лишь кивнула, и это молчаливое подтверждение обрушилось на меня с весом гири. Не просто новость. Не просто факт. Это был удар под дых, от которого перехватило дыхание.

Ее ребенок. Его ребенок.

Плод того самого предательства, что разорвало мою жизнь на «до» и «после». В горле встал ком, горький и плотный. Перед глазами поплыли пятна, и я снова, как тогда в кафе, почувствовала приступ тошноты. Это была не просто беременность. Это была пощечина. Напоминание о том, что пока я вынашивала его сына, он уже зачинал другого — с моей сестрой. Внутри все сжалось в тугой, болезненный комок ревности, обиды и какого-то животного ужаса.

— Четыре недели, — ее голос прозвучал как эхо из другого измерения. — Он не хочет этого ребенка. Он настоял на аборте.

«На аборте».

Эти слова прозвучали как последний, финальный акт его чудовищности. Он не просто предавал. Он уничтожал. Уничтожал все, что связывало его с женщинами — наши чувства, наши семьи, а теперь и нерожденных детей. Мой собственный шрам после кесарева, шрам, оставшийся после спасения моего Тёмы, вдруг заныл, будто свежая рана. Он был готов на все, лишь бы стереть любые следы своего присутствия, если они становились неудобны.

И сквозь этот ураган ярости и боли ко мне пробивалось другое, тихое и жуткое чувство — щемящая жалость. Не к ней, нет. Пока еще нет. А к тому крошечному, беззащитному существу внутри нее. К ребенку, которого уже не хотели оба его родителя. К новой