Измена. Бывшая любовь мужа - Милана Лотос

— Не знаю, чем тебе помочь, Варюша. Но я верю, что время лечит. И ещё я знаю, что многим плохим людям, которые причинили боль, возвращается то, что они сделали для других.

Его философия была простой и чистой, как родниковая вода. Я вспомнила строчку из недавно прочитанной книги.

— Нет плохих и хороших людей, есть неверно выбранная дистанция, — процитировала я.

— Хорошо сказано, — Вардан мягко улыбнулся, его губы коснулись моих в легком, нежном поцелуе, который пах утешением и обещанием. — А теперь пойдем, я уложу тебя в постельку. Тебе нужен отдых.

— А ты не останешься? — спросила я, и в голосе моем прозвучала такая незащищенность, что мне самой стало неловко.

— Ты хочешь, чтобы я тебя покачал? — он приподнял бровь, и в его глазах заплясали озорные искорки.

— Я просто хочу, чтобы ты не уходил, — жалобно, по-детски посмотрела я на него, на этого мужчину, в которого влюблялась заново с каждым его приходом, с каждым взглядом.

Он вздохнул, но кивнул.

— Хорошо. Будь по-твоему. Только чур не приставать, — он поднял указательный палец, делая строгое лицо. — У тебя еще не зажил шов, а еще ты замужем. А я с замужними дамами не сплю.

— Обещаю не приставать, — С шутливой серьезностью пообещала я. — Буду лежать рядом, свернувшись калачиком, и жаловаться тебе на свою судьбу.

— Не надо жаловаться, — он помог мне подняться с дивана и, обняв за плечи, повел в спальню. — Лучше расскажи мне какой-нибудь случай из нашей с тобой молодости. Что-нибудь эдакое, с огоньком. Типа того случая с сараем и поцелуем на свадьбе.

Я фыркнула, и по щекам разлился румянец стыда.

— Не вспоминай об этом. Мне ужасно стыдно за тот случай, и если была бы возможность стереть эти воспоминания, я бы сделала это не задумываясь.

— Ты что! — возмутился Вардан, отстранив меня и глядя прямо в глаза с комическим ужасом. — Тот случай уникальный, и я ни за что не дам стереть его из своей памяти. Хотя помню его с трудом. Какие-то бесконечные обрывки. Сено, пыль, ты в каком-то синем платье…

— Дина, если что, снова тебе о нем напомнит. Ты только попроси, — проворчала я, пробираясь к кровати.

— Ну так что, есть еще какой-нибудь забавный случай из твоей практики по обольщению меня? — не унимался он, укладывая меня под одеяло и присаживаясь на край кровати.

В темноте я улыбнулась. Один такой случай был.

— Есть один. Помнишь лесное озеро?

Он нахмурился, вглядываясь в прошлое.

— Хм… ну что-то припоминаю. Кажется, оно было довольно далеко от края леса и самой деревни. И вода в нем была просто ледяная.

— Да, — прошептала я, и перед глазами поплыли картинки того дня: густой хвойный воздух, пробивающиеся сквозь кроны сосен солнечные зайчики и зеркальная гладь темной воды. — Очень холодная. И мы с тобой там купались. Вдвоем. Голые.

Тишина в комнате стала густой и значимой.

Я чувствовала, как Вардан замер, и его дыхание на секунду прервалось. Воспоминание, как дикий цветок, вдруг распустилось в сумерках комнаты, наполнив ее ароматом хвои, вкусом свободы и жаром давно забытого, запретного стыда.

Глава 37

Голос Янины в трубке звучал странно — безжизненно, лишенный эмоций. Так бывает, когда случается что-то ужасное и на панику уже не хватает сил.

— Варвара, нам нужно встретиться. Поговорить. Только без скандалов, пожалуйста.

Я молча смотрела на спящего Тёму, на его подрагивающие во сне ресницы. Этот малыш был единственным, что держало меня на плаву все эти недели.

Встречаться с Яниной…

Женщиной, которая годами была моей лучшей подругой, а потом оказалась любовницей моего мужа. Матерью его ребенка. Мысль об этом до сих пор вызывала в горле ком тошноты.

— Хорошо, — наконец выдавила я. — Завтра. Кафе на Сретенке»

Положив трубку, я долго сидела, уставившись в одну точку.

Зачем? Чтобы снова бросить друг другу в лицо обвинения? Чтобы выплакать свои порции горя и разойтись? Я не ждала от этой встречи ничего хорошего.

На следующее утро, оставив Тёму с Дашей, я с тяжелым сердцем шла на встречу. Кафе было полупустым, и Янина сидела у окна, за тем самым столиком, где мы когда-то болтали о пустяках, строили планы и смеялись до слез. Теперь между нами лежала пропасть, заполненная ложью и предательством одного человека.

Она подняла на меня взгляд, и я едва сдержала слезы. За месяц она постарела на десять лет. Исчезла та ухоженная, сияющая женщина, которую я знала. Передо мной сидела бледная тень с синяками под глазами и тонкими, нервно поджатыми губами. Ее пальцы беспокойно теребили край бумажной салфетки, сворачивая его в тугой рулончик.

— Спасибо, что пришла, — прошептала она.

Я кивнула, опускаясь на стул.

— Ты сказала, без скандалов. Я пришла.

Мы замолчали.

Звук кофейной машины и приглушенные голоса за соседним столиком казались оглушительными в этой тягостной паузе.

— Он подал на меня в суд, Варя, — вдруг выдохнула она, и ее голос, наконец, сорвался, выдав ту боль, которую она так старательно скрывала. — Он… он требует лишить меня родительских прав. Запрещает видеться с Маришей. Говорит, что я — невменяемая и опасна для собственного ребенка.

Мое сердце упало и замерло.

Такой поворот я не предполагала.

— На каком основании? — спросила я, и сама услышала, как мой голос стал жестче.

— Справка, — она с ненавистью выплюнула это слово. — Моя старая справка от психотерапевта. После родов… у меня была жуткая депрессия. Я не могла справиться, плакала днями… Он тогда был так внимателен, так заботился, уговорил сходить к специалисту. А теперь… теперь эта справка — его главный козырь. Доказательство моей «нестабильности».

Во рту у меня стало горько и сухо.

Я сжала ладони так, что ногти впились в кожу. До тошноты узнаваемая тактика. Удар в самое больное. В самое незащищенное.

— У меня то же самое, — тихо сказала я, глядя на ее дрожащие руки. — Только его «доказательства» против меня — это мой брошенный о стену телефон и показания моей же матери о моей «неадекватности». Он собирает все, любую мелочь, чтобы потом использовать против нас».

Наши взгляды встретились, и впервые за все время я не увидела в ее глазах ни злобы, ни высокомерия, ни того враждебного любопытства, что было при нашей последней встрече в кафе.

Я увидела отражение собственного страха, собственного отчаяния и тупой, животной боли. Мы были по разные стороны баррикады, но враг у