Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

Я видел, как кошки трясут задними лапами. И если это делать близко к двери, то получится частый стук. Вот про этот способ я ей и говорил.

Да иди уже! Сама разберусь.

— Оме, вы бывали в Ущелье Силы? — Максимилиан предложил мне руку для прогулки.

Не-е. Не готов я с мужиками под ручку прогуливаться. Сам своим предложу без проблем. Да так и было сколько раз. А вот чтобы мне…

Делаю вид, что не заметил руки Максимилиана. Надеюсь, не обидится.

А вот в дверь проходить удобно. Альфа распахнул передо мной дверь из столовой и выпустил нас с Машкой. Кстати, за обед платить надо?

На мой вопрос Максимилиан пояснил, что для преподавательского состава обед бесплатный. Здорово! Днём можно дома не жрать. А если ещё и с собой отсюда брать, то и ужин…

Мечты… мечты…

Ущелье Силы это грандиозно! Других слов у меня просто нет!

Оно начинается в том месте, где мыс со зданиями Схолы примыкает к гористому берегу, по дну его с камня на камень бежит горная река, которую специально не стали загонять в акведук, питающий водой Схолу. От самого дна и до верха ущелье заросло деревьями с зелёной и красной листвой, начало его теряется в туманной дали, где-то в горах и между этих деревьев прихотливо вьются дорожки для прогулок, перекидываясь через ущелье мостиками и мостами. Смотровая площадка, с которой мы обозревали красоты дивного творения природы с искусно вписанными в него делами рук человеческих, примыкала к зданию Схолы, а напротив нас, правее и сильно выше, находилась ещё одна площадка. Круглая. Подпираемая снизу природной скалой, незаметно переходящей в колонну поддержки и до самого верха заросшей буйной тропической зеленью. И всё ущелье было наполнено Великой Силой. Видимые мной потоки которой переплетались между собой обтекая скалы и деревья, стремились вслед за водой реки куда-то под скалу, на которой многие столетия стояла Схола.

— Вы говорили, господин Максимилиан, об эмблеме менталистики… — начал я размягчённый созерцанием красот природы, — значит, у других факультетов они есть?

— Да, оме, — десятник подошёл к парапету и, глядя на меня, оперся на него локтем, — вы наверняка видели эти эмблемы. Они вышиты на мантиях всех школяров и студиозусов. Нам такой символ тоже будет необходим. Он крепится на двери факультета, нашивается на одежду учащихся и преподавателей, печать факультета тоже с этим символом…

Это он меня так просит?

Чего бы у него в ответ вытребовать?

— Надо их увидеть…

— Да вот чего проще… Вон видите, мальчик идёт в синей мантии. Стихийник. У него на груди четырёхконечный символ вышит…

— Вижу. А артефакторы и целители?

— Я их вам потом покажу, оме Ульрих. Так как? Вы сможете, что-то придумать?

— Хорошо, господин Максимилиан, я постараюсь, но в ответ у меня есть просьба: мне нужен кабинет. Рядом с вашим… И факультетский кабинет для нашей особой библиотеки, методических материалов и пособий, ещё для разных мелочей, в нём место для методиста. И мой кабинет должен быть соединён с помещением факультета… Факультетский кабинет не меньше вашего…

— Согласен, оме.

Что-то он подозрительно быстро согласился. Опять я продешевил?

Ну, жульё!

Ладно. Есть у меня одна мысль… И я её думаю… Вернее, думаю, что думаю.

— Смотрите, господин Максимилиан, — я вытащил из кармана утащенный из столовой лист бумаги с эскизами костюмов и на его обратной сторòне столовским карандашом набросал символ в виде треугольника, закручивающегося спиралью и переходящего сам в себя.

— Хм… и что это?

— Символ менталистики… Вот смотрите, треугольник. Каждый из углов со значением: человек, его разум и Великая Сила, всё это объединяется в одно целое, ибо невозможно одно без другого. А спираль переходит сама в себя и бесконечна, как бесконечен сам человек, его разум и Великая Сила…

Мы стояли голова к голове, я увлечённо пояснял, водя карандашом по бумаге, разложенной на широком парапете, а Максимилиан молча смотрел сверху прямо на меня, совершенно не глядя на то, что я показываю.

— Оме…, - голос его дрогнул, — почему я не встретил вас раньше? Почему…

Максимилиан, стоявший слева от меня, дрогнувшей рукой дотрòнулся до моей кисти, попытался взять её в свои руки, чтобы поднести к губам.

Панические мысли мелькнули у меня в голове. Оставив лист бумаги на парапете, я отшагнул от альфы. Максимилиан опомнился и уже взял себя в руки.

— Господин Максимилиан…, - тихо проговорил я, — в своё время у главы Совета города я оказался в похожей ситуации…

Альфа будто очнулся от наваждения, остановился в своём порыве и сейчас внимательно меня слушал.

— Вам, господин Максимилиан, я отвечу также как и ему. Не делайте того, о чём потом можно будет пожалеть.

Альфа сник. Снова привалился к парапету. Я, в метре от него, тоже стоял, упираясь локтем в полированный мрамор перил и, опустив глаза, вертел карандаш в руках…

— … Кроме того, — продолжил я, не поднимая глаз, — нам с вами ещё долго работать вместе… Мне вас учить надо… Телекинезу, левитации, телепорту… Вы мне о конъюнкции ничего не рассказали… Как вы себе представляете наше взаимодействие после этого?.. Вы же альфа, господин Максимилиан, у вас голова должна работать… Это мне простительно… Было бы…

Максимилиан, молча медленно повернулся к ущелью, водя пальцами по парапету…

Н-да-а… А ведь я ему сейчас такое сказал… Типа, тупой ты мужик, яйцами думающий… Ну, ничего, надеюсь, переживёт…

Изрисованный лист бумаги с эскизами плащей и символом менталистики, оставленный нами без внимания, шевельнулся под лёгким порывом воздуха и, лениво покачиваясь из сторòны в сторòну, беспорядочно переворачиваясь, полетел вниз, в ущелье…

* * *

Гризелд беспокоился. Гризелд волновался. Гризелд, наконец, переживал.

Тот оме, оме Ульрих, очаровал его. Омега никогда ни с кем не целовался, ну, исключая поцелуи в лобик от родителей, конечно. А тут…

Он, Гризелд, сам этого хотел. Поцелуи эти… и ещё запах… запах Ульриха… они будили в нём что-то такое… чему он не мог подобрать названия.

Иной раз, вспомнив, как в благоуханной темноте улочек и переулков Лирнесса они с Ульрихом шли к дому Гризелда и тот его целовал, а он, Гризелд, без стеснения отвечал ему, губы его помимо воли начинали искать желанные губы Ульриха и не находили… Но так, при этом, становились чувствительны, что омега вынужден был прикрывать их ладошкой — ему казалось, что все видят, как они припухают только от одной мысли об Ульрихе…

Но… ведь это же неправильно?.. — думал Гризелд, с трудом отвлекаясь от воспоминаний, будивших