Асины журавли - Елена Чумакова

– Анастасия, я прошу… нет, я требую, чтобы ты впредь никаких интервью этим беспардонным журналистам не давала и никаких поступков, не посоветовавшись со мной, не предпринимала!

Асе бросился в глаза набранный жирным шрифтом заголовок «Глупость или измена?». Статья была посвящена злополучному благотворительному концерту. Особое недоумение автора статьи вызвала фраза в «Русском голосе»: «рабоче-крестьянская певица».

Разразившийся в среде русских эмигрантов скандал немедленно сказался на сборах, концерты провинившейся певицы бойкотировали. Впервые Асе пришлось петь перед залами, заполненными едва на треть. Скандал докатился и до Парижа. Генерал Соколовский получил приказ немедленно, под угрозой увольнения, явиться на службу для объяснений. Супруги отбыли из Америки ближайшим пароходом.

К слову сказать, Соколовский был рад возвращению в Париж. Роль мужа знаменитости стала его тяготить. Все-таки он был боевым офицером, и ему хотелось заниматься настоящим мужским делом – военной службой.

Руководитель РОВС, генерал Врангель устроил разнос своему подчиненному, но не уволил, помня прежние заслуги генерала Соколовского. Ася некоторое время не выезжала в свет, не давала концертов, отсиживалась в своем доме в Озуар-ла-Феррьер. Здесь по возвращении их ждал неприятный сюрприз: в их отсутствие протекла крыша, и теперь дом требовал срочного ремонта. Нанятый кровельщик обнаружил пробоины в черепице. Ася недоумевала: откуда они взялись? Ведь при покупке дома крыша была в полной исправности. Как бы то ни было, но ремонт съел львиную долю заработанного в Америке гонорара. А ведь супруги так надеялись выплатить ссуду банку.

Постепенно скандал забылся или почти забылся, и жизнь супругов вошла в прежнюю колею. И опять надо было каждый месяц зарабатывать деньги на выплаты банку. А это становилось все сложнее. Французы устали от моды на все русское, обилие эмигрантов из России вызывало раздражение. Беззаботное, сытое «золотое» десятилетие подходило к концу, во всем чувствовался надвигающийся экономический кризис. Многим стало не до развлечений и удовольствий.

Вернулся из гастрольной поездки по Америке Шаляпин. Ася с мужем навестила друга Федюшу в только что купленном им в Париже доме. Федор Иванович рассказал, что и для него гастроли закончились скандалом: за то, что он пожертвовал крупную сумму денег детям белоэмигрантов, на Родине его лишили звания «народный артист СССР» и запретили въезд в страну, аннулировали советский паспорт.

– Нет, ты только подумай! – гремел Шаляпин возмущенно. – Мало того, что они отобрали все мое имущество, при посадке на пароход конфисковали весь багаж, вплоть до концертных костюмов, выпустили за границу чуть не голым, с одним чемоданом; мне пришлось занимать деньги у импресарио, чтобы пошить концертный фрак! Мало того, что заставили подписать договор, по которому я обязан перечислять часть своих гонораров Советам, так они меня еще и Родины лишили! А я отчизну мою обожаю! Душа тоскует по России…

Федор Иванович сел к роялю и запел «Эй, дубинушка, ухнем!». Ася подошла к роялю, подхватила песню. Они пели одну русскую песню за другой, то дуэтом, то поочередно. И постепенно души их светлели, обиды съеживались. Даже воздух, казалось, наполнился русским духом, запахом сена и лошадок, волжской свежестью, ароматом луговых трав.

Вернувшись в свой дом в парижском предместье, Ася под впечатлением от вечера долго не могла заснуть; вспомнилось детство, родительский дом, сосновая роща за околицей, ловля пескарей в Урочи, поездки в Ярославль по престольным праздникам, малиновый перезвон колоколов… Россия…

Материальные проблемы вынудили супругов вновь отправиться в концертное турне по городам Европы. В Берлине им неожиданно встретился все тот же Гуревич. Генерал Соколовский хотел избежать близкого общения, отказаться от совместного ужина, но старый приятель сказал, что по его просьбе один из сотрудников торгового ведомства разыскал родных Анастасии Трофимовны и Максима Игнатьевича. Он сумел с дипломатической почтой передать от них весточки. Как можно было отказаться от встречи? В назначенное время супруги приехали в небольшую пивную на выезде из Берлина. Здесь Асю никто не знал. Полутемный зал освещался только лампами под красными абажурами, висящими в ряд над барной стойкой. Гуревич передал один конверт Асе, второй Максиму.

Ася достала из своего конверта три фотографии и письмо. На первой фотографии был ее дом в Яковлевской слободе, целый, не разрушенный. Перед крыльцом стояли лошади, запряженные в сани, над крыльцом – советский флаг и вывеска, написанная криво белой краской на кумачовом полотнище: «Сельсовет». В окнах не видно ни портьер, ни цветов, только кипы папок и газет на широких подоконниках.

На второй фотографии Ася рассмотрела родительский дом, а перед ним две бабы, смотрят в камеру фотоаппарата растерянно. В одной она узнала постаревшую сестру Варю, а в другой племянницу Марусю, превратившуюся из тоненькой девочки-подростка во взрослую женщину. Обе одеты одинаково, в телогрейки и темные шерстяные платки. Дом выглядел ветхо: крыша просела, крыльцо вросло в землю, ставни на окнах растрескались.

На третьей фотографии был скит: деревянная церковь, пара строений в низине в окружении тайги. От церкви к дому вереницей бредут по снегу черные фигурки монашек.

Письмо было написано аккуратным почерком Вари.

«Родненькая наша сестра Анастасия! Спешу сообщить, что мы все живы и здоровы, чего и тебе желаем.

Добрый человек из Москвы сообщил, что ты жива, но мыкаешься в чужой стороне. Возвращалась бы ты домой, в родную слободу. У нас теперь тихо и спокойно, живем неплохо. Только вот дом твой экспроприировали под сельсовет. Он ведь не наш, а твой, вот нас и выселили. Сказали, ежели хозяйка вернется, то и дом ей вернем.

Муж мой, Захар, по-прежнему учительствует. Сердце у него стало болеть, ноги сильно отекают. Фельдшер говорит, лекарства нужны, только у нас в слободе их нет. Маруся закончила в городе курсы и тоже теперь учительствует вместе с отцом. Сынок Федор уехал на комсомольскую стройку Днепрогэса. Это далеко. Но письма пишет, не забывает нас с отцом. А Иван, брательник наш, в Ярославле на шинном заводе работает. Женился, недавно дите у них народилось: мальчик, племянник твой.

Верка, сестра наша меньшая, тоже живая, живет в монастыре на Урале. Редко, но пишет.

Без тебя вся семья наша рассыпалась. Вернулась бы ты, да всех нас собрала в своем-то доме.

На этом прощаюсь. Целую и обнимаю тебя, сестренка родненькая! Всегда ждем тебя хоть в гости, хоть насовсем».

Ася спрятала в сумочку фотографии и письмо, по щекам ее катились слезы.

Генерал Соколовский тоже сидел в подавленном настроении. В его конверте оказалось письмо от родного брата. Брат служил командиром в Красной армии, убеждал Максима вернуться, уверял, что в рядах командования армии немало бывших белых офицеров. Красная армия нуждается в опытных