Ангел для кактуса - Мария Владимировна Евсеева

– Ты забыла, чем это кончилось? – напоминаю я, стараясь держать серьезное лицо, в то время как втайне от всего мира свечусь изнутри. Это находчивые пони в глубинах моего подсознания развесили с сотню огромных шаровидных лампочек, за что я им даже благодарна.

– Да, ты права, – отзывается мама и, резко выворачивая руль, въезжает в прилегающий двор, где мы парковались уже не раз.

Я выхожу из машины и, взяв у мамы ключи, спешу к дверям нашей цветочной лавочки. Витрина, начисто отмытая вчера перед закрытием, встречает меня глянцевым блеском. Взглядом я отыскиваю «красавчика Алексея» в пиджаке и галстуке, и не могу не поприветствовать его улыбкой.

Без пяти минут девять. Все в порядке.

В мои утренние обязанности понедельника входит купание влаголюбивых растений под теплым душем. Для этого в подсобке есть огромный поддон, похожий на низкое корыто, и лейка со специальной насадкой.

Я надеваю клеенчатый передник с длиннющими завязками, которыми можно обмотаться с головы до ног, беру рулон с пищевой пленкой, чтобы прикрыть ею кашпо и грунт, и, напевая под нос мелодию одной заезженной песенки, в хорошем настроении принимаюсь за работу. И пока я устраиваю цветам тропический ливень, мама обслуживает первого клиента. Я слышу, как они приглушенно переговариваются и время от времени даже смеются.

Взяв в охапку разросшуюся маранту, умытую и благодарно развернувшую свои узорчатые листья, я заношу ее в торговый зал и застываю на месте: у витрины стоит девушка примерно моего возраста и держит в руках «парня». Моего парня! Она смотрит на кактус так, будто бы влюбилась в него без памяти и не уйдет отсюда, не забрав его с собой.

Вот гадость!

– Он не продается! – выпаливаю я и ставлю кашпо с марантой на пол, прямо под ноги. Подхожу к покупательнице и забираю у нее «Алексея».

На что мама реагирует более чем странно.

– Лина! Что за выходки? – Она прилюдно отчитывает меня, как сумасбродную девчонку, совершившую недопустимый проступок, в то время как я просто защищаю свое.

– Это мой парень! – с горячностью сообщаю я и повторяю: – Он не продается!

Девушка пятится, хлопая наращенными ресницами, из-за которых ее глаза кажутся кукольными. Она и сама вся такая Барби: с ногами от ушей, тонкой талией, ламинированными волосами и кожей цвета слоновой кости. Да, она красивая и эффектная, и у нее наверняка есть десяток воздыхателей, которые пытаются подкатить к ней, неприступной крепости. Но ей и этого мало? Она желает отнять у меня то, что стои́т глубже и дальше, чем дебри витринной полки. Она покушается на теплоту, хранимую под сердцем.

Ни-ког-да!

Я делаю еще один шаг вперед, крепко прижимая «парня» к груди, и смотрю на покупательницу так, что от перенапряжения у меня вот-вот задергается правый глаз.

Девушка оказывается понятливой и, криво улыбнувшись мне и маме, уходит без лишних вопросов. Дверные колокольчики провожают ее мелодичной трелью, заглушая стук двенадцатисантиметровых шпилек. И как она умудряется держаться на них?

Мама хмурится. Несколько секунд она пытает меня недовольным взглядом, а потом наконец-то спрашивает:

– Ну и что это было?

Но я уже заготовила речь для нее:

– Это было примерно тем же самым, как если бы у тебя захотели купить кулон, – хмыкаю я, указывая на подвеску, которую мама носит практически каждый день. Подарок ее брата – моего дяди, несколько лет назад погибшего в авиакатастрофе. – Ведь ты бы ни за что не продала его, так?

Нет, я понимаю, что сильно утрирую, но… Чтобы не растерять те крохи аргументов, который мелькнули на задворках моего разума, спешу поскорее озвучить их:

– Фотографию этого «парня» оценили по меньшей мере тысяча двести человек, в то время как другие опунции приносили нам не больше ста лайков. Он станет лицом нашей цветочной лавочки, он привлечет дополнительную аудиторию, а в перспективе и новых клиентов, – я передаю ей слова Алексея и про себя отмечаю, что его идея замечательна.

– Лина… – Мама хочет что-то возразить, но я не желаю ничего слышать.

– Ты не понимаешь! – фыркаю я и ухожу к витрине, чтобы возвратить «Алексея» на место. А после поспешно хватаюсь за маранту, ставлю растение на вторую ступеньку стремянки и со скрипом придвигаю ту к стеллажу.

Лязг металла по плитке заставляет меня съежиться. В этот момент я отчетливо понимаю, что веду себя слишком грубо. Не мешало бы извиниться перед мамой. Но я уже лезу вверх, чтобы водрузить маранту на самую высокую полку, а произносить извинения со стремянки – не очень-то хорошее решение. К тому же в подсобке меня ожидают другие кашпо с цветами, и я тороплюсь вернуться к ним, иначе торговый зал в глазах новоявленных покупателей будет смотреться пустовато.

Когда я заканчиваю с расстановкой растений, которые после душа выглядят обновленными, свежими и просто блестят чистотой, наконец-то отваживаюсь подойти к маме. Она за стойкой, листает новый буклет с тилландсиями.

– Мам, – я встаю напротив и накрываю ее ладонь своей, – прости, я не хотела огрызаться. Не знаю, что на меня находит, когда я бываю резка и бесцеремонна, но я всегда осуждаю свою несдержанность. Вероятно, со стороны так не кажется, и в глазах других я эгоистична и высокомерна, но… – Я вздыхаю – признаться вслух не так-то просто – и пытаюсь улыбнуться, потому что, подняв глаза, замечаю мамину улыбку. – Может, я недостаточно много медитирую? Или недостаточно тщательно? Наверное, мне стоит поучиться у тебя.

– Ты просто очень эмоциональна. Вся в отца, – тепло отзывается мама.

– Это одна из самых веских причин, по которой мне следовало бы измениться. Я не хочу быть похожей на него! – недовольно хмыкаю я. Но тут же спешу переключиться с неприятной нам обеим темы: – Знаешь, мам, эта опунция… – начинаю я и запинаюсь на ровном месте.

– Я ничего не имею против твоей опунции. Мне она тоже симпатична, и более того, я представляю, какое значение она имеет для тебя. Но в таком случае, может, лучше убрать ее с витрины?

Я пожимаю плечами.

– Она должна там стоять. Понимаешь…

А потом оборачиваюсь на звук колокольчиков.

– Добрый день!

В магазин входит дамочка приятной наружности с парой-тройкой бумажных пакетов. Фирменная надпись говорит мне, что женщина прикупила себе дорогое бельишко в соседнем бутике и, наверное, заблудилась. Или ошиблась дверью.

Мама, сжимая мою руку, участливо шепчет «понимаю» – и отпускает меня, чтобы я поскорее занялась клиенткой.

Я не знаю, о чем подумала мама и что именно она понимает, поэтому решаю вернуться к разговору несколько позже. Изводить себя