Притча о судьбе - Мелли Т. Толлэм

Моя любовь к нему была любовью, которую человек испытывает к своим друзьям, братьям и сестрам и даже к врагам, которые бросают вызов.

Однако я никогда не была влюблена в него. Ни разу.

Нервное биение в груди Райкена отвлекло меня от этих мыслей, и я открыла глаза, ощущая каждую мысль, мелькающую в его голове. Там были страх, отвращение к себе, зависть. Этот мужчина — он был единственным, кого я любила.

— Я все помню, — сказала я, простое заявление, которое не должно было наполнить Райкена тем ужасом, который оно вызвало.

Когда я взглянула на него поближе, заметив беспокойство в его глазах, то наклонила голову. Страхом наполнили его не мои воспоминания, а его собственные.

Мне нужно было знать, что его беспокоит. Я хотела знать все.

Не спрашивая, я прижала кончики пальцев к двум его вискам, как будто мое тело каким-то образом поняло природу связи, связи и всего, что она за собой влечет. Не было никаких сомнений, что благодаря этому поступку я увижу его во всей полноте.

Затем я погрузилась в глубины своей души и разума и перебрала отголоски впечатлений, оставшихся после него. Его тело прижалось к моему, кончики пальцев впились в мою кожу, когда страх быть отвергнутым эхом отозвался в его мыслях.

Я порылась в его воспоминаниях, отбирая самые свежие и копаясь глубже. Жертвоприношение пикси съедало его сознание, но, судя по его панике, это было ничто по сравнению с тем, что я могла увидеть. Затем я прошла мимо и мельком увидела воспоминания о визите к оракулу и нападении Весеннего двора.

Лире нужно было умереть.

Одобрительный гул Райкена донесся из его разума до моего, самое большее, что он мог сделать, это подтвердить мою мысль в своем нынешнем расстроенном состоянии.

Мне нужно было знать, что именно он хотел скрыть, и я точно знала, где найти детали.

Ночь, когда он отверг меня, сформировалась в моем сознании, медленно создавая образ, содержащий мельчайшие детали: картины на стенах спальни, сломанный стол, смятое постельное белье… и я.

Когда я опустилась на колени, мое тело скрючилось от жгучей боли отвержения, он встал, его разум и тело превратились в покрытую волдырями развалину.

Отвергнув, Райкен сразу понял, что совершил ошибку. Хотя он и хотел взять свои слова обратно, было слишком поздно. Ущерб был нанесен. Потеря, душевная боль и страх кружились в нем, когда он возвышался надо мной.

Страх был эмоцией, за которую цеплялся — страх потери контроля как над собой, так и надо мной, страх, который сопровождал то, что на самом деле означала связь — конец тайнам, конец уединению, конец индивидуальности.

Он сделал бы все, чтобы защитить себя, даже если бы это означало полное лишение меня возможности быть с ним.

Очень жаль.

Я нырнула глубже в колодец разума, ускоряясь в воспоминаниях о нас, чтобы мельком увидеть то, что он хотел спрятать. Я уже видела эти воспоминания, и они не были теми, что были в искомом.

Когда руки Райкена обхватили мое тело, я поняла, что приземлилась в нужном месте.

Его время в качестве ассасина короля Камбриэля.

Я только слышала разговоры о том, что он натворил, и списывала это на никчемные сплетни. Никто никогда не видел его лица, не говоря уже о его действиях, и часто большинство людей держались подальше от него.

Казалось, что для этого была причина: я. Райкен сделал все возможное, чтобы скрыть от меня свои действия, задолго до того, как я даже узнала его имя.

Только что сбежавший из подземелий Страны Фейри, Райкен искал территорию, где другим фейри не были бы рады, где они не смогли бы найти его, пока он искал свои силы. Он пришел в Кембриэль, зная, что фейри здесь не рады, и заключил сделку.

Безопасное убежище в обмен на убийства.

И он выполнил клятву, которую дал королю Дрейку, вплоть до самой последней детали. Враги короля были многочисленны и не знали конца, некоторые виновны, некоторые невинны, некоторые стали мишенью просто для развлечения. Но причины «почему» не имели значения, пока Райкен оставался в плену этой клятвы.

Убийства были жестокими и кровавыми, совершались любым способом, которого желал король, будь то с помощью клинка, яда или только физической силы. Райкен был оружием неизбирательного действия, убиравшим любого, каким бы способом этого ни требовалось.

Чувство вины грызло его постоянно. Даже по сей день он ведет себя так, как будто был неисправим, недостоин даров, которые ему были дарованы. Власть, деньги, любовь, я.

Он не заслуживал нашей связи и думал, что я оттолкну его. В конце концов, никто не смог бы испытать боль от отказа, если бы они сделали это первыми.

Ошибочная логика, которая ранила его гораздо сильнее, чем когда-либо ранила меня.

Хотя воспоминания были тяжелыми, я не любила его меньше. Было невозможно осуждать его за то, что он был вынужден делать. Я испытывала такое же давление и страх, когда дело касалось моих собственных ошибок, и единственное, чего мы могли пожелать, — это добиться большего.

Райкен вздохнул с облегчением, когда я отодвинула воспоминания, не в силах больше выносить их мрачность, но его облегчение было недолгим.

Я врезалась в стену в своем сознании, построенную из цельного известняка и стали. Его дыхание сбилось, когда я поскреблась к поверхности, шок сделал его неподвижным.

Что это? — спросила я.

Он понятия не имел, но что бы это ни было, это вселило в него глубокое предчувствие.

Естественно, нужно было знать. Итак, я царапала и толкала абстрактную поверхность, полная решимости разрушить ее, но она отказывалась уступать. Стена в его сознании была несокрушимой, даже несмотря на мои энергичные усилия. Кто-то построил это, чтобы защитить его, пусть даже от самого себя.

Мои прикосновения становились все интенсивнее, и я царапала поверхность острыми когтями, полная решимости заглянуть в его самые темные глубины.

Его пальцы впились в мою кожу, когда он сжал меня, боясь того, что скрывалось за этой стеной.

— Не надо. Пожалуйста, — прошептал он мне на ухо, дрожа всем телом.

Это… что бы это ни было… Он не хотел, чтобы я это видела. Он не хотел видеть это сам.

Но движения вперед не будет, пока он не станет целым.

Я отказалась сдаться, и с последним толчком стена рухнула, открывая правду.

Самое мрачное воспоминание Райкена возникло перед моими глазами, и я шагнула в него. Было только одно слово, объясняющее этот образ: разрушение. Полное и бесповоротное