Когда не поздно простить - Сергей Кулаков

Валера не стал себя мучить. Новизны он не признавал, куда проще было следовать привычным путем. Выпив утром бутылку вина — поправившись, — он решил, что больше сегодня пить не будет. Что вечером помирится с Риммой и она, как обычно, ночью придет к нему. А чтобы она не злилась и точно пришла, он решил не пить.

Он мог, когда хотел, ему это было не трудно. Это мать волновалась, и знакомые все считали его безнадежным. Про себя же Валера знал, что он всегда может остановиться. И сегодня без труда остановился: хотел, чтобы Римма была с ним. Наверняка.

Но теперь зачем? Раз она пробежала мимо и не стала его ждать, все понятно. Никто к нему вечером не придет, а на душе делалось все хуже и хуже, совсем гадко, и, докурив, Валера вышел из-за угла и сразу, наперерез улицы, направился к магазину. От материнских денег кое-что осталось, еще и были какие-то свои копейки, так что на большую бутылку как раз хватило. Оставлял на завтра, но раз так вышло, какое теперь завтра? Его ведь может и не быть, этого завтра.

Выпил из горлышка всю бутылку за киоском, в тени забора, высосал почти залпом. Не задерживался: могли появиться патрульные, они эти места знали, кормились на них. Выбросил бутылку в снег и медленно двинулся к мосту. Не спешил, какой смысл? За кем спешить? Для чего? Котел смотреть? Смешно.

Хмель его не разобрал: вино не водка. Да и мороз держался, бодрил. Падал, правда, ощутимо падал, но все-таки морозило еще ладно. И ветер — ох, этот ветер! На мосту захотелось повернуться и пойти обратно. И один раз Валера даже остановился и почти повернул. Но пошел дальше, конечно. Потому что работа. Потому что это было единственное главное в его жизни, что не подвергалось сомнению и не отвергалось никогда. Ни в каком состоянии. Ни на минуту.

Работа.

В котельную Валера пришел вовремя. Сел на свое место — его уступили мгновенно, только глянув ему в лицо. Молчал. Думал про Римму. Неужели все?

Когда ушла смена Светки Трофимовой, веселая, шумная, в дежурке наступила тишина. Костик, уловив без труда настроение Валеры, молчал и бесшумно теребил смартфон. Римма не появлялась, и не появится, ясно.

Была только надежда на ночь, да на что-то смутное, жалобное, вроде детской обиды, которая рано или поздно пройдет. Но Валера этой смутности разобрать не мог, и молча смотрел в приборы, и курил, курил, курил…

Глава десятая

Решив никуда не ходить и никого не видеть, Римма не ходила и не видела. То есть, спускалась вниз, смотрела деаэратор, проверяла фильтры — и все. В дежурку даже не заглядывала. Знала, что там увидит: Валера молчит и таращится в приборы, Костик молчит и таращится в телефон. Веселая команда. Пусть веселятся.

Римма занималась своим. Дел ей всегда хватало, особенно при ее любви к делам. Прежде всего, работой. Надо было подготовить новый фильтр, и она готовила. Делала все по науке. Брала из шкафа колбы, доставала солемер, кальций, натрий, серную кислоту, спиртовой раствор, а потом колдовала. Потому что это и было самое настоящее колдовство. Что-то наливалось, смешивалось, проверялось, добавлялось, убавлялось — творилось.

Подготовка воды к работе — дело ответственное. Чтобы в котле, сутками вырабатывающем тонны кипятка и пара, не скапливались залежи накипи и не забивали трубы, воду умягчали и очищали старательно. Во всяком случае, Римма старалась. Она не на глазок и не на язык (как это делала Любка, да и Жанка!), а четко по приборам выверяла показатели фильтров. Возилась иногда долго и никогда не жалела времени на эту возню. Ей нравилось вот что. Колдовала в прямом смысле слова. Ворожила над водой. Словно заговаривала ее. И еще все эти приборы манили ее. Пробирки, реактивы как в школе. Юность то есть напоминали.

Так и ощущала себя юной колдуньей. И напевала что-то невнятное под нос, без музыки, без слов, одним горлом при сомкнутых губах, и не замечала этого, до того увлечена была своей ворожбой.

Она гордилась своим умением. Не великая наука, да. Но не всякий и умеет. Надо научиться. Это не то что в конторе сидеть, бумажки перекладывать. Она сидела, знала. Скука и скука. С утра до вечера бумажки, бумажки — ничего живого. А тут — волшебство. Вода на глазах меняла цвет, запах, становилась другой, преображала малым количеством большее — странно. И непохоже на то, что делали другие. Это и держало Римму здесь. Странность. Непохожесть на остальное. Ведь могла бы давно уйти, главный инженер постоянно в контору звал. Она внимательная, ответственная, в котельной составляла все табели и вела за начальника текущую документацию, справилась бы и в конторе. Легко.

Не хотела. Тут было интереснее. Живее.

И всегда было чем заняться с охотой.

Но, сделав фильтр и все прибрав, Римма села и уже не знала, что делать. Обычно всегда знала и даже не задумывалась о том, знает ли. Просто одно шло за другим, словно перетекая из одного способа существования в другой, а она легко и привычно плыла в этом течении, только успевая приноравливать к изменениям потока те или иные части своего дисциплинированного тела.

Теперь же ничего вдруг не нужно было. Точно и ее вдруг не стало. Точно то, чем она жила, ушло себе дальше, утекло стороной, а она осталась ненужная.

Римма, чтобы хоть чем-то заниматься, поужинала без аппетита, по времени только. Кофе, сигарета, конечно. Прибралась. Полила цветы. Потом взялась читать. Читала она исключительно детективы. Классику не любила — длинно. Любовным романам не доверяла — все придумано. А вот детективы, вернее, суровые мужские боевики, набитые доверху кровавой кашей, читала пачками. Благо этой продукции сейчас хватало даже в библиотеках. Римма что брала там, что сын скачивал из Интернета — без чтения не оставалась. И Валеру снабжала, специально для него всегда носила книжечки. Вот, Валера, почитай, будь любезен.

Свинья неблагодарная!

И ведь даже спасибо не говорил. Вообще никогда не говорил! Не приучен был, дворовый. Ему «спасибо» сказать — наверное, шар земной треснул бы.

Ладно, она и не просила. Не в словах дело — в поступках. И вот поступил. За все, что она делала. Отблагодарил так отблагодарил. Спасибо тебе, Валерочка, твоей благодарности никогда не забуду уж точно.

Римма пробовала читать — не шло. Мысли сбивались на вчерашнее, на сегодняшнее, на то, что внизу, в дежурке, и книга