Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

— Я плохой папа для своих детей, ваша светлость, — говорил он, размазывая слёзы и тушь по лицу, — и это настолько меня убивает… Вы знаете, оме, — шептал Кирс едва слышно, — я жить не хочу…. Супруг мой, он… не понимает меня… не хочет понять… Другие супруги… они…

Да знаю я, что там у вас творится!

Я подсел на диван к Кирсу и он потянулся ко мне, приобнял меня руками и продолжил рыдания на моём плече.

Эх-х… Наказать бы тебя… За всё вот это…

В дверь, ведущую в кабинет Максимилиана, толкнулись. Заперто. Я телекинезом открыл замок. Максимилиан, увидев рыдающего у меня на плече Кирса, смущённо прикрыл дверь, а я начал тормошить расстроенного омегу:

— Оме, десятник факультета хочет с вами познакомиться.

— Ой, ваша светлость, — тут же засуетился он, вытирая платочком покрасневшие от слёз глаза, — я сейчас, сейчас… — Не спешите, оме…

Диц, снова толкнутый мной гипнозом, заглянул к нам.

— Диц, проводи оме в туалет, ему умыться нужно.

Диц — омега, поэтому ничего страшного в том, чтобы показать Кирсу туалет для омег, нет.

Они ушли, а я заглянул к Максимилиану.

— Кто там у вас, оме? — задал он вопрос.

— Это папа нашего Ёрочки…

— Чей?

— Йорга фон Краутхайма. Это я его так зову. По-домашнему, так сказать.

— Папа? И что он хочет? — насторожился Максимилиан.

Не всем родителям, особенно знатным, нравилось, что многим школярам и студиозусам приходилось проживать в общежитиях при Схоле. Да и альфа-менталист — это круто. Всё-таки омеги — это омеги. И при всём почтении к целителям, мнение общества весьма снисходительно относилось к омегам. Вроде — человек, но не совсем полноценный. По принципу: курица — не птица, баба — не человек. И наличие альфы-менталиста поднимало статус менталистики гораздо выше. Ближе к стихийникам и артефакторам.

Максимилиан тоже альфа, но менталист, по сравнению со мной, неполноценный. Об этом никто, кроме него и меня не знает, но сам факт, тем не менее, от этого никуда не девается.

Кирс привёл себя в порядок, даже сумел снова накраситься. Максимилиан вышел из-за стола, подошёл к ручке. Кирс зарделся от удовольствия и беседа плавно потекла. Максимилиан рассказывал омеге о Схоле, о факультетах, о том, что могут и умеют адепты Великой Силы, о менталистике — здесь он, по большей части, рассказывал о моих способностях. Дескать, менталисты могут то и это и Ёрочка тоже сможет всё это делать. Если будет прилежно учиться, конечно.

Кирс восторженно ахал, хватался ручками за розовеющие щёчки, а Максимилиан разливался соловьём. Наконец, кончилось тем, что он предложил омеге небольшую экскурсию по Схоле и Ущелью Силы и обед в столовой для преподавателей.

Я с ними не пошёл. Ну их. Видел и слышал уже эти рассказы. Ну, повосхищается Кирс, поахает. Дедушка Максимилиан полюбуется на симпатичного омегу. Да флаг им обоим в руки…

Мне насчёт Руди подумать надо.

Пока слушал рыдания Кирса, мне пришла в голову мысль — а что если пристроить Руди в личные ученики к десятнику целительского факультета? Мужик Руди симпатичный, молодой — двадцать пять всего, десятник тоже выглядит неплохо. Истинными они друг другу ни при каких обстоятельствах не станут, а начальник-омега защитит своего личного ученика-альфу от поползновений других омег факультета. И Гризелд, как будущий супруг Руди, не пострадает. Подумаешь, поэксплуатирует тело своего личного ученика-альфы пожилой искусник-омега, тому только на пользу.

Решено!

Отдаём Руди в ученичество. Личное.

Так.

Теперь этот вопрос надо порешать с десятником. А то я-то придумал, а тот — раз, и откажется. Мол, здоровье подводит, то да сё.

Десятник целителей на здоровье жаловаться не стал. Так и окидывая взглядом мою фигуру и костюм, в котором я провёл свою первую лекцию стихийникам (другие костюмы готовы пока не были), молча выслушал моё предложение, повертел в тонких пальцах карандаш. Аккуратно положил его на стол — сидели мы в его кабинете, раза в два больше кабинета Максимилиана.

Критически рассмотрел безупречный маникюр на своих руках. Откинул назад густые длинные светлые волосы, сложил пальцы в замок, вздохнул:

— Он-то согласен?

— Рудольф Шнайдерхофф поступит так, как я ему скажу.

— Даже так? Почему, интересно?

— Оме, вы — искусник. Представьте, Великая Сила отвернулась от вас…

Десятник передёрнул плечиками, представив себе такой ужас.

— А я вам её вернул, — закончил я свою фразу.

— Понимаю…, - медленно протянул омега, с интересом разглядывая меня, — Ваша светлость, позвольте вопрос… Ваши глаза…

— Их нет, оме, — ответил я на вопрос целителя, развеивая образы, полученные мной от Великого Змея, — это просто картинка…

На этом хватит. Если я буду ему рассказывать о том, что картинка-то картинка, но оч-чень не простая… А я не хочу… Соврать не смогу. Поэтому — молчим.

Десятник только выдохнул, увидев моё лицо без глаз:

— Но почему именно такая?

Я неопределённо пожал плечами:

— Пробовал изменить (и на самом деле пробовал — не вру). Не получается. А потом просто рукой махнул. Мне не мешает, а остальное — мелочи.

— Может быть, ваша светлость, может быть… Тут наши самые маленькие напридумывали себе всякого. Где только видеть-то вас могли? — он развёл руками, — До слёз дошло. Мы с преподавателями с ног сбились… Даже ночевать с ними приходилось.

Вот так вот. Десятник, доводящий на экзаменах студиозусов до слёз, нянчится с самыми младшими школярами и даже ночует с ними, чтобы им не страшно было.

Я новым взглядом посмотрел на пожилого омегу-целителя, открывшегося мне с этой, неожиданной сторòны.

Оттолайн фон Аппель — так звали десятника целительского факультета, снова заинтересованно разглядывал меня. Преподаватель демонологии — чего от него можно ждать? Ректор категорично настаивал, что стидиозусы, не сдавшие демонологию, дипломов не получат. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — грядёт война с демонами… Ректор это знает, вот и готовится… Да-а… Молодой омега. Маркиз. Как-то выжил в Тилории. Говорят, убивал этих самых демонов. После первой лекции у стихийников Схола полна слухов. Говорят, самодур. Неуравновешен. Истинный омега. Ну, тем-то дуболомам такого и надо. А вот целители…

Выпуск в этом году будет невелик — всего восемь человек. При ста пятидесяти с лишком стихийниках и около двадцати артефакторов.

— Да, оме… так вот. Я пришлю к вам Рудольфа?

— Да-да, конечно, ваша светлость…

— И, оме, Великая Сила в своё время отказалась от него из-за эмоционального срыва… Насколько мне известно, у него есть омега, который ему нравится.

Лицо десятника, расслабившееся было во время разговора о младших школярах, снова закаменело:

— Ваша светлость…