Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

Внутри меня аплодировал Шут.

— Давай, Людвиг. Давай…

Людвиг говорил. Людвиг смотрел на Жизи и я видел, как понемногу у него начинает получаться. Конечно, шлифовать ещё и шлифовать, но прогресс есть.

— Теперь ты, Улоф. Вот этот тролль, которого ты играешь — он волшебник. И волшебство так в него въелось, что он сам в него превратился. И он видит танцовщика. И хочет его. А танцовщик и солдат уже стали истинными. Но тролль этого не видит. Ему не дано. Поэтому страсть, порочная страсть, сжигает тролля. И он идёт на всё. Сначала умоляет танцовщика, затем пугает его кнутом. Поэтому его страсть порочна. Но это страсть и даже в её порыве он не смеет коснуться танцовщика. Поэтому только машет кнутом. Солдат мешает и тролль избавляется от него. И продолжает уламывать танцовщика. Солдат появляется снова и тролль скидывает его в огонь. К нему, туда, в камин, прыгает танцовщик. И любовь тролля гибнет. У тебя, Улоф, самая сложная роль. Страсть тролля порочна, но что-то есть в ней такое, что заставляет его осознать, что он наделал, убив солдата и, как следствие, танцовщика. Ибо они стали одним целым и не существуют друг без друга. А он не смог, не захотел этого понять. И вот это вот… наверное, раскаяние, чудовищное горе, убивает тролля. Тролль умирает от любви. Он хотел, чтобы танцовщик стал его истинным, хотел обладать им, как птичкой в клетке… Но танцовщик выбрал смерть на груди своего истинного. И тролль умер. Ещё раз повторю — от любви. Убив и только тогда поняв, наконец, что у танцовщика есть истинный. Он убивает свою любовь, Улоф. И умирает от этого. Ты, Улоф, тоже должен умереть от любви. Ты боготворишь танцовщика, готов ему отдать всё, даже своё чёрное сердце… то, которое на цепи. Смерть его убивает тебя. Вот это мне нужно от тебя на сцене.

— Лотти, теперь снова ты. Смотри. Там в конце, есть слова о том, что когда прислужник выгребал золу из камина, то он нашёл кусочек олова и почерневшую блёстку. Ты должен рассказать это так, как будто говоришь о себе. Это ты — кусочек олова и блёстка. И рассказывать ты это будешь вот как. Когда они сгорят, будет пауза. Достаточно длинная. На сцене от тролля останется шляпа. Треуголка. Ты поднимешься на сцену. Встанешь спиной к зрителю. Снова будет основная мелодия «Да любимый мой, да. Нет, любимый мой, нет». Поднимешь шляпу. Повернёшься лицом в зал и, глядя на шляпу и вертя её в руках, расскажешь о том, что осталось от солдата и танцовщика. А потом занавес закроется и снова мелодия…

Лотти застыл, осмысливая сказанное мной.

— Так! — я захлопал в ладоши, — Собрались! Поехали!

Первый прогон продолжился.

* * *

В Схолу мы выдвинулись в составе Сиджи, Юта, Ёрочки и Руди. Впятером. Прошли сквозь портал. Сопровождаемые школяром-артефактором из самых младших одетым в коричневую мантию, прошли сквозь уже известные мне металлические золочёные ворота.

Снова мрамор стен: белый, розовый, зеленоватый. И вот, кабинет Максимилиана. Подходя к нему, увидел ещё пару дверей с надписями на латыни на полированных латунных табличках: Facultas mentalistics (факультет менталистики) и ещё: Ulricus Freytag Henricus von Falkenstein, daemonologiae magister in Facultate Mentalistics (Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, преподаватель демонологии факультета менталистики).

О!

Быстро они тут. Вошли в дверь факультета. Просторная, метров пятидесяти комната, с выходящими в густой сад высокими стрельчатыми окнами в пол. Блеснули стеклянные дверки шкафов для книг из тёмного дуба, сейчас пустых. Несколько столов. Все пустые, за исключением одного. За ним сидел тот самый прислужник, который приносил чернила в аудиторию к стихийникам. Он вскочил, когда мы вошли и поклонился. Из комнаты ещё одна дверь. Высокая двустворчатая. Открываю её, ожидая увидеть то, что и просил. Мой кабинет. Меньше факультетского примерно вполовину. Отделка его темнее факультетской. Потолок сводчатый. Окно одно, но гораздо шире, чем в комнате факультета. У него стоит диван, посреди кабинета стол. Письменный монстр с решётчатыми прихотливыми ножками. Кожаное кресло. За ними высоченный книжный шкаф, за стеклянными дверками которого блестят золотом и серебром корешки книг…

Вот Максимилиан расстарался. Из моего кабинета ещё одна дверь. Ясно, что к Максимилиану — его кабинет в той сторòне. Это он специально. А ведь, когда я был у него, двери этой не было.

Стучу.

— Да-да, — раздаётся чуть слышно.

Вхожу. Максимилиан, как радушный хозяин встаёт из-за стола, раскинув руки, идёт ко мне. Ню-ню-ню… Господин десятник, где ваши манеры?

Цепочкой за мной входят дети. Руди замыкающий. Приветствую начальника и мы рассаживаемся по его указанию.

— Господин Максимилиан, позвольте представить вам учеников факультета менталистики, — начинаю по очереди показывать на детей, — Сиджи Аранд, Ют Аранд, Йорг фон Краутхайм.

Брови десятника лезут вверх — Сиджи и Юта он знал. Видел, когда приходил ко мне. А вот появление Ёрочки для него стало сюрпризом. Я поясняю:

— Буквально вчера Великая Сила одарила господина Йорга своей благосклонностью. Он ещё ничего не умеет, мало знает, но готов со всем доступным ему рвением начать обучение… Готов же?

Ёрочка, глядя на меня повлажневшими ярко-синими глазами искусника, кивает головой. Изумлённый Максимилиан поворачивается к Руди:

— А это… Он тоже?-

— Да. Великая Сила сочла возможным вернуться к своему бывшему адепту, господин Максимилиан.

— Рудольф Шнайдерхофф, — вскакивает Руди с кресла.

— Шнайдерхофф, Шнайдерхофф, — задумчиво повторяет Максимилиан, — вы ведь у стихийников учились?

— Точно так, господин фон Мальберг.

— Нам нужен совет, господин Максимилиан, — вмешиваюсь я, — Дело в том, что, по словам господина Шнайдерхоффа, он ощущает Великую Силу иначе, чем в то время, когда он там учился. И нет. Он не менталист. Мы бы хотели проверить его способности…

— Да-а…, - выдохнул Максимилиан, помолчал, затем добавил, — оме Ульрих, у меня нет слов… просто нет слов…

Взял серебряный колокольчик, встряхнул. Мелодичный звон ещё не затих, как в дверь заглянул прислужник.

— Диц, сделай нам чаю на всех и узнай, когда нас смогут принять десятники стихийного и артефактного факультетов.

Прислужник, кивнув, скрылся.

Чаю мы попили.

Затем, пока Максимилиан остался выведывать у Руди, как ему удалось снова стать искусником, отведя детей на факультет, я рассадил их за пару сдвинутых на середину столов и рассказал Сиджи и Юту, что Ёрочка тоже менталист, чем поверг их в несказанное удивление. Попросил рассказать ему всё, что они знают и чему научились под моим руководством. Напоследок предупредил, что бы, в целях тренировки, говорили по-латыни.

Основным языком общения в нашем