Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

Задницу, за ночь натёртую любовником почти до крови, саднило и посол, морщась, жался и переминался в просторном кресле…

Дагмар всю плешь проел: Лиутберт заболел, лечить надо. А как? Целители Лирнесса, славившиеся на весь цивилизованный мир своим искусством, разводили руками: у Лиутберта что-то с головой, что именно никому не понятно — они дважды собирали консилиум. Пятнадцать гульденов пришлось заплатить! Сам старший сын ничего пояснить не мог. Головой не бился, болей нет, чувствует себя нормально… Сидит как болван, хлопает глазами да улыбается. Скажешь встать — встанет, а не скажешь так и будет сидеть весь день с каменным лицом… Жрёт только, как не в себя… Морду наел… Старших омег пристроить не удалось. И, ведь, просватал было уже обоих… Ещё пара лет и никто не возьмёт… Да и с приданым… Нету его… Совсем… Ни короля, ни Тилории, ни барòнства, ни денег… Скоро прислуге платить… да за воду… да за вывоз мусора… да за продукты с дровами… Лошадей продать придётся… Талеров десять выручим…

Кирс ещё этот…

Омега сидел напротив супруга с платочком в руках и тискал его в побелевших пальцах.

Эммерих поднял глаза от стола с документами. Хм… А Кирс-то… Омега волновался и щёки его алели, покрытые румянцем. В свои тридцать пять он был весьма привлекателен, но супруг давно уже не обращал на него внимания. Сейчас волнение Кирса передалось Эммериху по их связи истинных и посол посмотрел на супруга новым взглядом.

— … мой сын, Йорг… я знаю, что вы не любите моих детей, но от этого они не перестают быть вашими, — продолжал Кирс, — он пропал… И я не знаю, что с ним. Кларамонд говорил мне… просил меня не беспокоиться, но если в вас есть хоть капля сострадания…, - Кирс прижал руки к груди и широко раскрытыми налившимися слезами глазами смотрел на супруга, — скажите мне — где он?

— Я…, - Эммерих с трудом вспоминал, что же такое произошло с его вторым сыном-альфой, — я…, - начал он перебирать бумаги на столе, а — точно! — с нашим сыном всё в порядке, Кирс… я отправил его… я дал ему разрешение на учёбу в Схоле Лирнесса… да…

А Кирс-то… надо как-нибудь его в спальню…

Острая боль в анусе прòнзила Эммериха до самого затылка и он поморщился.

— Н-но… он… там ведь искусники учатся… Он, что стал искусником? Но когда… и почему вы мне не сказали об этом? — задал Кирс резонный вопрос.

Искусником? Да… и правда. В Схоле ведь только искусники могут учиться. А ведь я же писал… писал разрешение. Кому? И где оно?

Эммерих с удвоенными усилиями рылся в бумагах на столе. Затем остановился. Снова воззрился на супруга так со слезами на глазах и сидевшего перед ним. Морщась от дискомфорта в натруженной заднице, откинулся на спинку кресла:

— Хорошо, Кирс, я даю вам своё разрешение на посещение Схолы… Можете туда сходить. Повидаете Йорга…

— Благодарю вас! — Кирс склонил голову и слёзы, державшиеся в глазах, скатились по щекам.

А надо, надо бы его навестить, думал Эммерих, глядя на пробор в волосах склонившегося супруга. Как-нибудь вечерком заглянуть к нему в спальню. Задницу снова дёрнуло и барòн поморщился.

* * *

После завтрака, пока ещё есть время до проверки Руди в Схоле, я спустился в пристрой, к лицедеям, и собрал их вокруг себя. Помещение, долгое время стоявшее пустым, наполнилось жилым духом. Топчаны, развешанные по стенам вещи, живой характер Жизи, музыка Лотти, ворчание Улофа — всё это наполняло пристрой жизнью.

— Улоф, у меня есть для вас пьеса…

Стойкий оловянный солдатик. Там всего три действующих лица. И рассказчик. И музыка. Я про мультфильм. Есть кто-то, кто его не видел? Я видел. Помню.

Скорректированный с учётом здешних реалий фильм. Живая картинка появилась в полумраке у глухой стены подвала. На самом деле она появилась только в головах стоявших около меня людей. Но им казалось, что на стене. Все четверо, раскрыв рот, смотрят не отрываясь. Всего восемнадцать минут…

Жизелли рыдал:

— Оме! Оме! Почему они умерли? Сгорели! Так нельзя! Оме!

— Так надо, Жизи… Так надо…, - я потрепал короткие тёмные волосы омежки, — Ты понял чего нужно добиться от зрителей? Как думаешь, если они будут плакать, что будет? Ладно! Все собрались! — я похлопал в ладони, — Улоф! Ты — тролль. Жизи — танцовщик. Людвиг — солдатик. Лотти рассказывает и играет. И ещё. Улоф, там, в начале, идёт музыкальная тема основной песни и играет флейта, из вас кто-то может на флейте?

Старик отрицательно помотал головой.

Я прошёлся между ними всеми и каждому вложил в память слова уже переведённые на немецкий. Там и было-то… Всего пять стихов, считая финальную песню, три у солдатика и два у тролля. Танцовщик молчит. Играет телом. Только Лотти ведёт основную линию рассказчика.

Гипноз к актёрам сознательно не применяю. Они должны впустить в себя эти образы. Прожить их и научиться сами играть. Без меня.

— Улоф, учись фехтовать и орудовать кнутом… — выдал я распоряжение, старик в ответ только пожал плечами.

— Сценографию я вам обеспечу, — размышлял я вслух.

— Что это, оме? — Жизи пристаёт.

— Это, Жизи, то, как должна выглядеть сцена в разных действиях. Там же всё меняется. Солдатик сначала стоит и ходит на столе. Потом видит тебя. Потом тролль появляется. Откуда, кстати, Улоф, будешь появляться, решил уже? Думай давай… Потом они фехтуют. Тролль скидывает солдатика на улицу. Он попадает в воду и тонет. Рыба его съедает. И снова он в комнате. Только на камине. Так что там много всякого…

— Лотти, смотри… Когда ещё всё начинается, то на сцене никого нет. Ты один сидишь на краю сцены. Ногу должен свесить. Одну. Понял?

Старший омега кивнул. Его тоже поразил мультфильм и после просмотра он пару раз он шмыгнул носом.

— Так вот, — продолжал я, — ты негромко рассказываешь, орать не надо. Вот представь, что ты сидишь с кем-то за столом в кафе и этому кому-то рассказываешь о своей жизни. Как вы выступали. Неудачно. Как вас выгоняли. Вам ночевать негде было. Представь, что это было давно. Всё уже перегорело. Ты просто вспоминаешь и рассказываешь. Давай…

— «Было когда-то на свете двадцать пять оловянных солдатиков. Все они были сыновьями одной матери — старой оловянной ложки и, значит, приходились друг другу родными братьями.»

— Лотти, одновременно с рассказом ты перебираешь струны, основная мелодия…

Лотти сев на край топчана — пока и