Одно небо над нами - Марта Заозерная

class="p1">– Я б не сказала, хотя, насколько мне помнится, он человек компанейский, но позитив из него не искрился, – спустя годы получается абсолютно равнодушно вспоминать о неприятном мне человеке.

– Вы редко общаетесь?

– Весьма. Лет десять его не видела точно, – к счастью огромному. – Мы не общаемся. При Агате я тему отца стараюсь не поднимать.

– Я понял.

Улавливать налету это явно его. Видя мою минутную потерю настроения, он продолжает.

– Как ты праздники отмечаешь обычно?

– По настроению. Если мне хочется, могу устроить праздник себе в любой день, улететь куда-нибудь или дома остаться, – правда, очень редко пользуюсь этой возможностью. – Если его нет, провожу праздничный день как обычный. Лет до десяти Агатка часто мне в виде «подарочков» подкидывала на новый год то ветрянку, то грипп, то ангину. За счастье было просто уснуть до двенадцати, все лучше, чем температуру сбивать под хлопки салютов. Так что, с тех пор я не зацикливаюсь, чего только не было.

– И ты ветрянкой болела с ней?

– А то, в двадцать четыре, – произношу с гордостью, усмехаюсь. – Тут вот отметина на память осталась, – лба своего касаюсь. – Папа мой говорил, что я в детстве болела, мама не помнила. Оказалось, что нет. Хотя сама мама дважды болела, второй раз пару лет назад. Очень тяжело перенесла. По сравнению с ней мне повезло. Всего несколько дней температура под сорок и волдыри даже на веках.

– В больнице? – уточняет с видом серьёзным.

– Ты шутишь? Мы с Гатой жили вдвоем. Дина, сестра моя, продукты нам приносила, оставляла в тамбуре, перед дверью. Они тоже не переболевшие, вся семья. Мелкую все боялись, как огня. Так что мы с ней друг дружку лечили.

Одно из лучших времен в моей жизни. До Агаткиных трех с половиной я не работала, спасибо маме и папе за эту возможность всячески мне помогали. Наслаждалась малышкой от пальчиков ног до макушки.

Не слишком охотливый к разговорам мой собеседник сегодня на редкость речистый. По его словам, в их семье рождественские праздники все любили. Праздновали они обычно у бабушки и деда, по папе. Готовились к ним заранее, обстоятельно продумывая и собирая подарки. Занятие, по его словам, увлекательное. Родственники по тем временам были людьми «с повышенными возможностями», дед дипломат, бабушка известная пианистка, выездная. Оба из-за границы привозили внукам игрушки, одежду, мальчики же в ответ делали подарки собственноручно.

– После праздничного ужина нам разрешали войти в общую комнату, а там… Настоящее волшебное царство. Комната была огромная, в ней помещалось три ели гигантских. Для взрослых одна на всех, нам с Вовкой – по одной на душу. Под каждой подарки. Равное количество каждому, чтобы мы не передрались. Это было делом обычным, – Лёша по-мальчишечьи улыбается. Впервые его вижу таким…открытым. Ему очень идёт. – Может, они и не такие уж здоровенные были, но нам мелким казались до самого потолка. Зеленые лапы елей искрились, прогибались под тяжестью стеклянных золоченных шаров. А сколько мы их перебили, – усмехается, явно вспоминая моменты из детства. – Около дома, на улице росли две ели голубых. Их мы тоже наряжали, лакомствами и небьющимися игрушками. Каждую ночь всё добро обносили, а наутро мы с братом и бабушкой чуть ли не наперегонки неслись навешивать новые. Моя бабушка говорила, что счастьем надо делиться, хотя бы его малыми долями. Времена были не самыми легкими, у нас всегда конфет, мандаринов, хурмы было вдоволь, мы с Вовой их есть не хотели, а у кого-то только по праздникам. Соседи её – бабушку, да и нас за одно, обожали.

Глава 36

Агата

Изо дня в день я задаю себе один и тот же вопрос – что бы было сейчас, не скажи я Стёпе о маленьком? Как бы я жила в таком случае?

В безмерной тоске и грусти. Это я знаю совершенно точно. Потому что такой счастливой я была разве что в детстве, и то, это не точно. Каждую свободную минуту его времени – моё-то теперь всё свободно – мы вместе проводим. Разговариваем, узнаем друг друга получше, шутим, смеемся. Он терпит меня любой. И в меланхолии, и в душевном томлении, и скачущей по квартире в пижаме. Правда, последнее старается пресекать, когда я забываюсь, чтобы малышу не навредить.

На УЗИ, к гинекологу, на забор крови ходит со мной. Чтобы было не страшно. Так он говорит. Самый чудесный, безумно заботливый. Мой.

Сейчас я сижу, на его плечо голову опустив. Глаза сами собой закрываются, ещё чуток и в сон провалюсь.

Стёпа плечом передергивает.

– Эй, не спать. Ты для этого три круга на колесе обозрения выпросила? – строго-шутливо вопрошает.

Я попросила, потому что это самый теплый декабрь на моей памяти. Солнышко немножко, но греет, небо ясное – словно весна.

– Ты мне сам пол ночи спать не давал, – говорю и краснею, как рак, прячу лицо, прислонившись им к рукаву его пальто.

– Я тебе? Ты ничего не путаешь? – вскидывает брови. – А не ты ли начала мне показывать, чему тебя ещё в студии научили, помимо балета.

– Это и был балет. Стрип-балет.

– А мама твоя в курсе, что тебя там и такому учили? – продолжает глумится, хрипло смеясь.

– Я… Всё! Больше тебе ничего не покажу! – днём во мне смелости убавляется, нежели под покровом ночи.

Стёпа меня в макушку целует.

– Покраснела, как гранатик. С косточкой, – опускает ладонь мне на живот.

Мы с ним недавно ходили на УЗИ, врач говорила перед процедурой, что уже пол, возможно, сможет установить. Но крошка наша закрылась. Мне думается, что там девочка. Мне так хочется. Мы видели, сами бы, правда, не поняли, как малыш ротик свой открывал. Врач сказала, что уже большой пальчик сосать начинает. Это так мило. До слез. Лапушка размером с мизинчик.

– Я бы поела гранат, – если честно, я бы сутками есть могла, даже то, что раньше есть не могла,