И тут я увидела чудовище - Екатерина Началова

Я еще раз глянула в белую пасть коридора, утопающего в заманчивом мраке.

— Что там находится, Агарт? — прямо спросила я.

Ворон колебался несколько секунд.

— Белый сад, леди.

«Белый сад». Миара говорила о нем в самый первый день.

Я запомнила ее слова «В белый сад никому не охота». И предупреждающий кашель Стиниры следом. Теперь это показалось мне подозрительным.

— Что такого в белом саду, от чего мне туда нельзя?

Агарт воровато забегал по сторонам красноватыми глазами.

— Леди... — по виду и голосу было понятно, что третий советник очень-очень не хочет отвечать на этот вопрос.

Я подбоченилась.

— Тебе запретили меня туда пропускать. А говорить о нем запретили?

— Нет, но... Я не хотел бы. Пожалуйста, спросите у Его Величества, — спрятав глаза отступил Ворон, и еще раз протянул руку налево. Практически умоляюще.

Колеблясь, я посмотрела в опасную темноту коридора. Ингренс, Ингренс...

***

На следующий день, когда мы лежали в лицом к лицу, когда капли пота уже совсем высохли, а пульс утихомирился, я задала очередной вопрос. Точнее, попросила.

— А ты можешь дать мне актуальный план замка? Не тот, который создан лет триста назад и предназначен для запутывания противника, а актуальный. Последний.

В ответ Ингренс развернулся на спину и широко улыбнулся — лукаво, по-мальчишечьи. Это означало, что он схитрил намеренно.

— Умница... — мурлыкнул. — Первое, что я потребовал, когда сел на трон — карта страны, столицы и план замка. Мне понравилось, что ты тоже пожелала план. Когда Агарт сообщил, я сразу понял, что мы поладим.

— Так ты мне его дашь? — я улыбнулась.

— Нет. Могу позволить тебе его изучать, но не позволю выносить за пределы кабинета. Актуальный план относится к числу секретных документов, Ри.

— Тогда я буду его изучать в кабинете, — утвердилась я.

Поколебавшись совсем немного, я попросила еще кое-что. То, что важнее.

— Расскажи мне... О своем саде. И о нем, — я тронула пальцами теплый мужской висок, намекая на живущего внутри «врага», о котором он говорил.

Ингренс прикрыл глаза ресницами, двинул бровями — чуть беспокойно, нервно.

— Что ты хочешь знать? — коротко спросил, не открывая глаз.

— Не знаю... Все, что ты можешь рассказать.

Я подперла голову рукой, во все глаза глядя на мужское лицо. Ингренс в ответ хмыкнул, но говорить начал на удивление без сопротивления.

— «Его» не существует, есть просто я, — он помолчал. — А сад... История довольно типична. Корни того сада растут от роз моей матери.

Сегодня он был щедр на ответы, не уворачивался.

— Где она сейчас? — я смотрела на Ингренса с любопытством.

— Когда была война, ее убил один из эльзасцев. Отец уже пал к тому моменту, — холодные льдистые глаза приоткрылись, уставшись в потолок. — Чужой убил ее когтем в живот. Я все видел. Она была такой красивой, лежа в белых розах...

Ингренс тепло улыбнулся воспоминаниям. Он говорил легко, без усилий — для него это уже было прожитым, принятым. Мне же стало тяжело. Я машинально потерла грудь, представляя маленького белого мальчика, наблюдающего за остывающим телом матери в цветах.

— Детские впечатления оставляют четкие отпечатки... — с кривой ухмылкой произнес он, продолжая расслабленно лежать на спине и воздушно поглаживать собственный плоский живот. — В молодости я пытался с собой справиться. Несколько лет даже провел в воздержании в лесу.

Пораженно воззрилась на своего спутника. Он улыбнулся, забавляясь моим удивлением.

— Имеется и такой период в моей биографии. О, у меня был мудрый наставник, Ри. Старый тысячелетний Дракон. Каждое его слово звучало как истина... Я не знал никого мудрее, слушал его часами, практически боготворил его. Наставник сказал, что я должен убрать искушения, а для этого надо обратиться к природе. Тогда она исцелит меня.

— Порядок мудр, — брякнула я, имея в виду природу. Ингренс глянул на меня снисходительно.

— Мудр, — не стал отрицать. — Вот только нам не всегда дано постичь его мудрость. Я обратился к природе. Годами я никого не трогал, жил среди зелени лесов, коричневых стволов деревьев, под разноцветным небом. Я состриг волосы, а то, что осталось, обмазывал рыжей глиной; носил только тряпье на бедра, чтобы прикрыться. Одной травой я не питался, но охотиться мне было запрещено, чтобы не стимулировать мои сложные инстинкты. Мне приносили вареное мясо раз в неделю. Если бы ты встретила меня в то время, то увидела бы не Дракона. Я был подобен кроткому лесному оленю, который смиренно кланяется каплям росы и собирает губами ягоды.

Ингренс опять закрыл свои почти прозрачные глаза, а я живо представила его там, в лесу.

— Занимательный опыт... — он продолжал неспешно говорить. — Все вокруг преображалось, меняло краски, а я был частью круговорота. Я почти не обращался, не видел крови, никого не трогал, искренне желая достигнуть мудрости учителя и желая измениться. Читал, слушал деревья, наставника, пение птиц, ход воды... Часами сидел под дождем, воспитывал тело до изнеможения. И, знаешь... На пятый год получилось: я достиг просветления.

Я только хлопнула глазами, стараясь не удивляться.

«Да?!»

— ... я понял, что я — убийца, который жаждет крови, и ничто этого не изменит, — легко завершил рассказ Ингренс, и все мои вопросы испарились. — Я пошел к учителю, и насадил его на когти. Затем полетел на охоту... Мне попалось стадо оленей. Я сожрал сразу трех сырыми вместе с кишками, остальных втер в деревья и зелень, смешал с землей и растворил в воде. Я окрасил все в красный. После... Х-м-м, пожалуй, не буду рассказывать, чтобы не пугать, — Ингренс быстро кровожадно облизнул губы, на секунду оскалившись, но тут же сменил оскал на обычное сдержанное лицо. — Это был самый счастливый день за те проклятые годы. С тех пор я больше не изменял себе.

Мы помолчали. Я — ошарашенно переваривая рассказ, Ингренс — мечтательно улыбаясь. Он первым нарушил тишину.

— Мое воздержание попросту опасно для окружающих, — голос опять лился ровной серебряной рекой. — Я теряю самообладание, если долго не получаю того, в чем нуждаюсь. Конечно, я сожалею, что убил учителя. Зато очень хорошо, что тогда мне попались олени, а не невинные люди или великородные.

— Да... Славно, — только и смогла вымолвить я.

Перед глазами у меня еще алел звонкий лесной ручей и чернели открытые глаза