Сильверсмит - Л. Дж. Кларен

свежий воздух звал. Яркое солнце зимней Вимары, хрустальный мороз, предвкушение — увидеть хоть кусочек мира, который все это время от меня прятали. Оно звало. Поглощало.

И я должна была знать, что смогу быть смелой и без Гэвина рядом.

Я кивнула Эзре.

Мы выбрались через боковую дверь, скрытую за высоким стеллажом, на котором громоздились кожаные журналы, свертки пожелтевшего пергамента и старинные чернильные ручки.

Теплое солнце ласкало мое открытое лицо и шею. Эзра схватил меня за руку и резко потянул вправо. Смеясь, я побежала, стараясь не отставать от его длинных шагов, и жадно впитывала все вокруг: торговец, продающий горячие шоколадные пирожные с маленькой деревянной тележки; пара музыкантов — их скрипичный дуэт втягивал прохожих в стремительный, живой танец. Подготовка к солнцестоянию кипела и здесь — огненные фонари, синие, оранжевые, розовые, повторяли краски вечернего неба.

Если бы я не знала, что над это место Симеон наложил защитные чары, я бы не поверила, что все это не сон.

Мы пересекли улицу, вымощенную булыжником, и вошли в храм. Эзра навалился всем телом, чтобы распахнуть тяжелую дверь. Я задержалась на пороге, любуясь зрелым, узловатым орехом дерева и узорной ковкой железа. Какая же мастерская рука, сколько терпения нужно, чтобы создать такую красоту.

Внутри, точно по двенадцати спицам на внешнем фасаде, храм образовывали двенадцать арок. Под каждой — витраж, изображавший одного из двенадцати богов Нириды.

Холодный, бледно-лазурный оттенок зимних богов переливался в фиолетовую, туманную, изумрудную весну. Затем — лето: огненно-карминное, яркое, живое, смешанное с персиковыми и солнечными тонами — такое жаркое, что, казалось, его свет обжигал кожу даже через все пространство зала. Слева — три осенних бога, цвета спелого вина, корицы и травяного чая завершали симметрию святилища.

Ряды скамеек, обращенные к каждому из богов, занимали центр храма. Места почти не было, но мы с Эзрой все равно остались стоять, медленно поворачиваясь, глядя, как лучи зимнего солнца преломляются сквозь витражи, рассыпая на полу и потолке радугу.

И тогда я повернулась к последнему, самому могущественному из богов — тому, в честь которого был назван нынешний месяц: Никсар.

Под тенью капюшона его глаза сверкали, словно аметисты, — стоило ему моргнуть, и мир утонул бы в полночной мгле. Тьма тянула меня к себе. Пальцы зудели — хотелось коснуться этой ночи, не злой, не пугающей, а ласковой. Тьмы, в которой можно отдохнуть и раствориться, если сумею укротить собственные кошмары.

Филипп и Элоуэн говорили о богах немного, но основное я знала из книг. Здесь, в Нириде, боги были скорее легендами, вплетенными в ткань культуры, чем истинными предметами поклонения. Никого больше в храме не было, и казалось, будто сила всех двенадцати божеств собралась в самой середине зала, где мы стояли, — сила забытая, ищущая себе дом.

— Ты веришь в них?

Я так увлеклась созерцанием бога чистой, тихой тьмы, что даже не заметила, как Эзра смотрит на меня.

— Не знаю, — ответила я, чувствуя странную тоску от собственного сомнения. — Кажется, будто должна. Будто, если не верю, то предаю их.

Мой кузен повернулся к самому холодному из богов — Невелин, покровительнице первого месяца нового года. Ее глаза сияли, как бриллианты, на фоне ледяной голубизны кожи.

— А ты? — спросила я.

— Не особо, — сказал Эзра без тени сомнения, в голосе его появилась горечь. — Мысль о них утешает, но если бы боги и правда существовали, они давно бы остановили Молохая.

Вместо этого это бремя легло на меня.

Словно почувствовав тяжесть моих мыслей, Эзра просто молча сжал мою руку. Его тихое присутствие само по себе было утешением.

Через минуту мы решили возвращаться, не искушать судьбу и не испытывать терпения Гэвина, но едва повернулись к выходу, как глаза Эзры округлились — он смотрел на что-то позади меня.

Меня резко дернули назад, чьи-то длинные, ледяные пальцы впились в плечи.

Острая, холодная сталь прижалась к моему горлу. Хриплый женский голос прорычал у самого уха:

— Выворачивай карманы, если жить хочешь.

Глава 16

Ариэлла

Их было четверо — трое мужчин и одна женщина. Наверное, бандиты или воры, я не знала, но одно было ясно — ничего хорошего от них ждать не стоило.

Я сосредоточилась на дыхании, чтобы не поддаться панике, будто все происходящее — просто кошмар, из которого вот-вот проснусь. Раз, два… вдох. Еще раз, и я смогу собраться.

— Чего вы хотите? — спросила я, стараясь выровнять голос.

Двое мужчин стояли с клинками, направленными на Эзру. Его взгляд был немым предупреждением — не делай ничего опрометчивого, мы и так уже вляпались, явившись сюда вдвоем, да еще и против приказа.

Третий подошел к нам, туда, где женщина держала у моего горла нож. Высокий, тощий, с залысинами — он навис надо мной, как это любили делать мужчины моего мира. Но я упрямо подняла голову, как меня когда-то научили — смотреть прямо в глаза, не отводить взгляда.

— Этот мужик, с которым ты была? — сказал он, скалясь, открывая ряд желтых, вонючих зубов. — У него есть деньги, и он смотрит на тебя… как на свою маленькую зверушку. Уверен, он щедро заплатит, чтобы тебя вернуть.

— Отпусти ее, — голос Эзры был спокоен, натренированный в армии Элиаса. Это был не первый раз, когда он сталкивался с опасностью. Я вспомнила, как он рассказывал, что на них напали разбойники по пути в Уоррич.

Как тогда Гэвин расправился с ними в одиночку.

— Я достану вам деньги, — пообещал кузен.

Мужчины позади него низко, мрачно хохотнули, а лысеющий, очевидно их главарь, наклонил голову ко мне, прищурившись.

— Может, я хочу кое-что повеселее, чем деньги… теперь, когда вижу, что именно у нас на столе.

Желудок скрутило, кровь похолодела, на лбу выступил холодный пот.

— Только попробуй ее тронуть! — Эзра шагнул вперед, но двое бандитов вцепились в него, впиваясь лезвиями в бока.

Я уже собралась ударить женщину локтем в живот, когда вдруг влажный хлюпающий звук раздался у самого уха, короткий, хриплый вдох. Что-то со звоном упало на каменный пол, и нож у моего горла исчез.

Я обернулась и увидела: та, что держала меня, теперь лежала на земле комком спутанных конечностей, черные волосы обрамляли лицо, глаза распахнулись в застывшем ужасе. Под головой расплывалась кровавая лужа.

Она была мертва. Нож по рукоять вонзен в череп.

Нож, брошенный из дверей храма.

Там, в тридцати шагах от нас, стоял Гэвин — воплощение ярости, заполнивший священное пространство тяжелым, мрачным гневом.

Я, вопреки этому гневу, выдохнула с облегчением и отшатнулась от мертвой