Коник-остров. Тысяча дней после развода - Татьяна Рябинина

смысл. Все — кроме нее. Все, что было… все, что будет… Ничего этого нет. Есть только сейчас — то мгновение, в котором мы рвемся навстречу друг другу. Рвемся так, как будто нас эти годы держали в цепях. Или мы сами себя держали и не пускали?

Не могу оторваться от нее, от мягких, чуть обветренных губ. Как будто отпущу — и она исчезнет, уже навсегда. От одной мысли становится так страшно, что сжимаю ее еще крепче. На бедрах останутся следы от пальцев, хотя… на моей заднице, наверно, тоже. И ты боишься, что я вдруг пропаду, испарюсь, растаю, как призрак? Не отпускай, держи меня крепче, слышишь?

Как же я жил без тебя, Сашка? Ненавидел, пытался забыть — и все равно скучал.

С сожалением отпускаю губы, соскальзываю по шее к груди, и соски туго сжимаются под языком. Обвожу по кругу, втягиваю, кусаю, а руки уже бегут по животу, гладят лобок, разводят бедра, которые, кажется, только и ждут этого нажима, чтобы распахнуться призывно. Пальцы входят легко и глубоко — туда, где так тепло, влажно, скользко. Ты ведь ждешь, да? Ты ведь хочешь? Ну скажи, хочешь?

Она дрожит — и теперь уже наверняка не от холода. Заставляю ее лечь на мох, мягкий, как перина, наклоняюсь, собираю языком горьковато-соленый сок, ловлю ее стоны. Поглядываю снизу вверх, встречаю взгляд из-под опущенных век. Ты же любишь смотреть, так смотри! И помоги мне, так горячо, когда наши пальцы встречаются в этой двойной ласке.

— Иди ко мне! — шепчет она, но я медлю.

Поддразниваю прикосновениями пальцев и языка — то легкими, едва ощутимыми, то тяжелыми, тягучими. Ее рваное судорожное дыхание еще сильнее заводит, сплетаясь с плеском волн, шепотом ветра в вершинах деревьев и потрескиванием поленьев в огне.

Помнишь, ты хотела оказаться на необитаемом острове? Ну вот, мы здесь. На много километров никого вокруг. Только звезды смотрят на нас и ночные птицы. А еще — наверно — озерные духи и та самая перебитая здесь, на Конике, белоглазая чудь.

Она уже не может ждать. Извивается, тянет к себе, обхватив вокруг спины ногами. Вхожу так, как она любит, — резко и глубоко. Ее дрожь колет кожу, передается мне. Каждым движением перетекаем друг в друга, как будто кровь становится общей. То ускоряю темп, то замедляю, впиваясь в ее губы, заставляя дышать со мной одним воздухом.

Из последних сил сдерживаю себя, дожидаясь ее, хотя уже совсем рядом, в секунде, в миллиметре, горячая распирающая судорога, похожая на извержение вулкана. Запрокинув голову, она изгибается с долгим грудным стоном, и в самый последний момент вспоминаю, что надо выйти.

Успел или нет? Кажется, успел — на ее бедре липкая теплая влага. Она лежит с закрытыми глазами, с той особой загадочной улыбкой, словно из другого мира. Опускаюсь рядом, обнимаю, жалея, что не могу обвить собою всю-всю, с ног до головы.

Вот так не замерзнешь. Я тебе не дам…

______________

*долго горящий, тлеющий костер из нескольких больших бревен

Глава 23

Александра

Я проснулась от холода и от назойливой комариной песни над ухом. Иван спал, уткнувшись мне в плечо. Ночью он несколько раз поднимался, подбрасывал поленьев и снова ложился, обнимая меня крепко, но к утру все-таки заснул: костер еле тлел. Солнце едва поднялось над водой, раскрасив ее золотисто-оранжевым, и тут же нырнуло в белесую дымку тумана. Трава вокруг поседела от холодной росы.

Осторожно выбравшись из-под руки, я встала. Ноги и шея затекли, везде, где только можно, набился проклятый мох. Желудок тихо скулил.

Послушай, начала я торг, давай ты сейчас не будешь ныть, ладно? Все равно нет ни таблеток, ни еды, ничего. Если выберемся отсюда, сядем на диету, пропьем курс. Я тебя даже на гастроскопию свожу, честно-честно.

Да, конечно, забурчал он переливисто, знаю я тебя, поедешь в Сочи и будешь аджику жрать.

Одежда на горячих камнях почти высохла. Еще бы часок — и была бы совсем сухая. Но я уже не стала ждать, натянула все.

Божечки, какой кайф! Хотя и воняет мерзко дымом. Надо адово вымокнуть, замерзнуть и провести ночь голой на ветру, чтобы понять это.

Угу… не хуже, чем трахнуться с мужиком, без которого тебя ломало почти три года. Потому что только с ним тебе по-настоящему хорошо. Только он знает тебя так, как не узнает больше никто и никогда.

Но если бы дело было лишь в этом…

Я посмотрела на спящего Ивана. Разбудить? Накрыла курткой, подкинула в костер несколько поленьев, под них — мха, чтобы побыстрее разгорелось. Оставшаяся в миске вода показалась ледяной, аж зубы заломило. Даже не посмотрела, откуда Иван ее принес. Вроде, куда-то за беседку ходил.

Именно там родник и нашелся. Я умылась, наполнила миску. Как бы воды согреть? А ведь даже видео смотрела, как из бересты котелок делают. Только ничего не запомнила. Разве могло в голову прийти, что вот такое может случиться?

Зашла в беседку, села на скамейку у стола, глядя на озеро. Тишина, только птицы пробуют голоса. Ветер свернулся в полный штиль. На воде ни единой морщинки, сливается с небом так, что островок — скала с тремя соснами — словно висит в воздухе. И я сама сейчас как этот островок… между прошлым и будущим.

Когда я думала о сексе с Иваном — и в тот вечер в бане, и потом, — казалось, что случись это, и обязательно будет мерзкое послевкусие, хуже похмелья. Но сейчас было как-то… странно. Так же тихо внутри, как и вокруг меня. Чем-то напоминало утро первого января. Такое же нереальное, на стыке старого и нового.

А еще накрыло горечью, как язык от разгрызенной вишневой косточки.

Что же мы сделали с собою? Зачем?

Показалось вдруг, что я лет на сто старше той глупой девчонки, которая считала себя такой тонкой, такой сложной… Прямо как экзистенциальный парадокс, гласящий, что психологически и эмоционально развитый человек может выстроить отношения с кем угодно, но, выйдя на этот уровень, теряет желание выстраивать отношения вообще. А на самом деле глупая девчонка Саша Лазутина была просто инфантильной дурочкой, жившей в волшебном царстве без проблем. И когда проблемы все-таки ее догнали, она сломалась, столкнувшись с первой же из них.

Да нет, мы оба были такими. Абсолютно одинаковыми. И никакие отношения не строили, а просто жили рядом, занимаясь тем, что нравится. Учеба, работа днем, улетный секс ночью. Мы не врастали друг в